Слова с трудом пробились к Дайену сквозь снежную пелену.
Дайен прикусил губу, схватился за шерсть грона, впился в кожу ногтями. Грон фыркнул, покосился, чтобы понять, что произошло.
Может, Медведь и заметил, что Дайену не по себе, но виду не подал.
— Мне жаль Сагана, — сказал он тихо. — Страшная судьба у него: стать убийцей человека, которого он любит.
— Любит? — спросил пораженный Дайен. — Кто говорит о любви? Между ними ее не может быть.
— Говорит! — взревел Олефский, отчего грон испуганно засеменил по тропе. — Говорит!
Медведь остановил грона, повернулся.
— Вот что я скажу тебе, парень. Кто, просыпаясь утром и вдыхая полной грудью, говорит: «Воздух, я люблю тебя». А ведь без воздуха мы погибнем. Кто говорит воде: «Я люблю тебя!» — а без воды мы погибнем. Кто говорит костру зимой: «Я люблю тебя!» — а без огня мы замерзнем. Так что уж тут «говорить»!
— Но как могут двое любящих людей делать по отношению друг к другу такие чудовищные вещи?
— Любовь и ненависть — близнецы, рожденные одной матерью, но сразу не разлученные. Гордость, непонимание, ревность порождают ненависть, толкают человека на разрушение своего брата или сестры. Но любовь, если она защищена почтением и уважением, всегда оказывается сильнее.
Солнце скрылось за тучами, все вокруг стало серым. Пошел сильный снег, было совсем безветренно, и он падал прямо, не кружа и не петляя, садился на ресницы Дайена. Юноша принялся быстро моргать, чтобы избавиться от него. Он чувствовал ледяной вкус, когда снег попадал на губы и в рот.
Медведь отряхнулся, как зверь, чье имя он носил, повернулся лицом к дороге, ударил ногами грона в бока, заставляя его тронуться с места. Двое других ушли далеко вперед, скрывшись из виду. Лес, запорошенный снегом, стал вдруг неправдоподобно тихим. Дайен не мог понять, рассердился Олефский или нет, но голос Медведя, когда он снова заговорил, был полон мягкой, как падающие снежинки, грусти.
— Почему Саган семнадцать лет искал Стражей, как ты думаешь? Чтобы тебя найти, парень. Он дорожит тобой. Но не так, как своей половинкой, которая надолго исчезла. А почему она ждала семнадцать лет, когда он найдет ее? Потому что она не могла больше быть в разлуке со своей половинкой, как тело не может без сердца.
— Но он же собирался ее казнить…
— И казнил? — Сверкающий глаз вперился в Дайена сквозь снежную пелену, побелившую спутанную гриву Медведя.
— Нет. Потому что Мейгри заставила его драться на дуэли.
— Заставила? Командующего на борту собственного космического корабля с тысячью человек под его командой сумела одна женщиназаставить сражаться с ней в честном поединке? — Олефский усмехнулся. — А когда эта дуэль началась, почему же один не убил другого?
— Потому что коразианцы пошли в атаку…
— К счастью для них, добрый Боженька вмешался, а то бы пришлось искать другой предлог.
— Саган поклялся убить ее, — сказал Дайен чуть погодя. — Он попросил Бога сохранить ей жизнь, чтобы он сам расквитался с ней.
Медведь снова вздохнул, отчего слетел снег с его плеча.
— Да, парень. Недаром говорят: «Семь раз примерь, один раз отрежь».
— Но если он на самом деле любит ее, он не может причинить ей вреда. А если он сделает то, что говорит ему вещий сон, значит, он сам этого хочет. Ничто и никто, даже сам Господь, не в состоянии заставить Дерека Сагана что-нибудь сделать, если он сам этого не захочет.
— А между тем он сбежал, так? Не похоже, что по доброй воле, больно неподходящее время. Да поможет ему добрый Боженька. И его миледи. Я им этого желаю. Чудно, ты веришь в сны, судьбу и доброго Боженьку. Раньше ты смеялся над этим.
Дайен отбросил мокрые от снега волосы, печально улыбнулся:
— Я много думал над этим. Не могу сказать, что раньше я заблуждался.