- Борис Борисыч, - ласково проворковал товарищ Шишкин, - в городе весной нечем будет топить. "Леонид Брежнев" засел в Казани. Ответите партийным билетом.
- Не отвечу, - сказал я, - "Леонид Брежнев" уже стоит под погрузкой угля.
- Ну? - разочарованно протянула трубка.
Я посочувствовал Шишкину. Приготовился человек дать громовой нагоняй и вдруг - сорвалось. Досадно. Однако кое-что у Шишкина было припрятано про запас.
- Две баржи застряли в Сарапуле, - сказал он менее вежливо. - С капустой. А в городе нет свежих овощей.
-Сгниет капуста, - с готовностью отпарировал я. - У меня под рукой ни единого буксира и до весны не предвидится.
Я выслушал все, что Шишкин имел мне сказать по этому поводу. Мели, Емеля, твоя неделя. Не обеспечь я город углем, меня бы выгнали из партии. А за капусту - даже выговор не объявят. И впрямь, не впервой населению областного орденоносного центра преодолевать временные продовольственные трудности. Впрочем, Шишкин и сам знал, что стреляет холостыми патронами, но, повторяю, уж очень ему хотелось пострелять, цеплялся он ко мне, все время цепляется.
А дело в том...
Древняя история. Из другой моей жизни, о которой я стараюсь не вспоминать никогда, как будто ее и не было. Так вот, миллион лет тому назад, до ледникового периода - как я это называю - приехала к нам в посольство делегация, состоящая, между прочим, из членов и кандидатов ЦК. И рекомендовалось нам использовать этих членов и кандидатов в члены для лекционных поездок. А я лишь взглянул на эти кухонные рыла, на их похоронные пиджаки и брюки стиля "мешок" и сказал, причем достаточно громко: "Зачем этих мудаков прислали на нашу голову?" Разумеется, я погорячился, да время было горячее, некогда было мне миндальничать, я тогда правил бал и с каждым моим словом считались, и признаюсь, мне тогда доставляло удовольствие говорить все, что думаю, открытым текстом. Нет, и сейчас я об этом не жалею. Короче, отправили делегацию быстренько в Москву, уж не знаю, успели ли товарищи члены и товарищи кандидаты в члены отовариться, в магазинах. Но в делегации, оказывается, был председатель Пермского облисполкома, дорогой товарищ Шишкин. Я и не подозревал о его существовании, но он меня запомнил.
- Хорошо, - сказал я как можно почтительнее. - Обещаю, Фрол Иванович, больше такое не повторится.
Естественно, я имел в виду эту проклятую вонючую капусту. Шишкин удовлетворенно хмыкнул, из трубки посыпались частые гудки. Я переключил кнопку и вызвал в кабинет Верочку. Вынув из сейфа бутылку "Мартеля", я объяснил Верочке, кому ее вручить в аэропорту. Добавил, чтоб взяла мою служебную машину.
- Борис Борисович, - Верочка кинула на меня многозначительный взгляд, - вы же хранили "Мартель" для особого торжественного случая.
На слове "особый" она сделала ударение, понятное лишь нам двоим.
- Се ля ви. Вера, -сказал я, - такого коньяка больше в природе нет, но им мы спасли навигацию.
- Приехать к вам вечером?
- Позвони, - сказал я. - Впрочем, не надо, я устал.
Рабочий день давно закончился, а я еще сидел и разбирал бумаги. В принципе они могли подождать до завтра, но я не спешил домой. Работа и только работа заставляла меня забывать обо всем.
В восемь вечера я распахнул балконную дверь. С Камы дул холодный сырой ветер. Мерцали огни на далеком левом берегу, а от пристани медленно отчаливала сияющая люстра, которую почему-то положили на бок - это теплоход "Свердловский комсомолец" уходил в Куйбышев. Хороший был вид на реку из моего кабинета, но через две недели встанет Кама, все заметет, и вообще...
"А вообще все прекрасно", - повторял я себе, возвращаясь домой по пермским пустынным и малоосвещенным улицам.