В дальнем конце вагона не нашлись с ответом, зато с другой стороны прохода привстал плечистый пузатый дядька и заглушая стук колёс, заорал:
- Да они Бога распяли, ты что, папаша, не знаешь?! - и в распахнутой рубашке на косматой груди возмущённо блеснул немаленький золотой крест.
- Неужели! - развеселился старичок. - А я думал, это сделали римские солдаты по приказу Понтия Пилата - слыхали про такого?
Видя, сколь успешно он отбивает атаки, пассажиры растерялись и уныло приумолкли. Но когда всем казалось, что в словесной дуэли старик вышел победителем, кто-то зловещее вопросил:
- Послушайте, а вы-то сами не еврей случайно?
Всю весёлость словно бы сдуло со старичка, и он ответил размеренно и торжественно, словно клятву давал:
- Нет, к глубокому сожалению, я не еврей. Ни случайно, ни намеренно.
Всех так и покоробило от этого "к сожалению".
- Тогда почему ты их так защищаешь? А, плесень водяная? полюбопытствовали слева.
- А что, может быть, он и видел от них добро, - дама презрительно усмехнулась.
- Да-да, ему сам Суркис на прошлые выборы мэра аж полкило гречки подарил, наверное, - воспрянул духом длинношеий.
- Или путёвка в Израиль заготовлена. От "Моссада"...
Вопреки этим одиночным стараниям, на этот раз вагон не поддержал нападения. Все ожидали, что ещё скажет старик. И он сказал:
- Нет, не на выборах от Суркиса, но от других евреев я видел очень много добра, - тут голос старика словно бы треснул, и он сказал гораздо тише: - Они мне, можно сказать, жизнь сохранили.
- Чего-чего? - не поняли в дальнем конце вагона.
- Жизнь ему оставили, вот чего, - загалдели те, кто поближе.
- Не оставили, а сохранили, - строго и гораздо громче уточнил старик.
- Ну, знаете, уважаемый, вы уж тут не сочиняйте, понимаешь ли, - вновь возмутилась округлая тётка. - Что некоторые идиоты во время войны головой рисковали, спасая этих от Бабьего Яра - такое я слышала. Но чтоб кого-то спасали евреи!..
- Жизнь сохранили...
- А, всё равно! Это уж слишком! Не выдумывайте.
- Не верите? Хотите, расскажу? - спросил старик.
- А что, это идея! Ладно, давай, заливай! Расскажи, как тебя облагодетельствовали. Поделитесь, будем знать, - зашумели пассажиры, но быстро смолкли и приготовились слушать. Старичок обвёл их внимательным взглядом и поведал следующую историю:
- Дело было в начале войны. Не здесь было, в Кизляре.
- Это где ж такая дыра? - усмехнулся кто-то, но на него зашикали.
- На Кавказе это, в Дагестане. Сиротствовал я: мать моя умерла весной сорок первого, отца в первый же день войны на фронт забрали - так я его больше и не видел никогда. Ну, по тем временам дело обычное. Жил с бабушкой, с маминой матерью то есть, и было мне на тот момент лет девять, ей восемьдесят. В общем, если на двоих разделить, по сорок каждому получается. Нормально. Как война началась, пришлось мне оставить школу и заняться заготовкой дров.
- И вы в том возрасте работали на лесоповале? - отозвался всё тот же шутник, но его опять утихомирили. Непонятно почему, однако совсем недавно столь шумные пассажиры электрички слушали молча и очень внимательно. Некоторые из дальнего конца вагона даже подошли поближе и сгрудились около старого рассказчика.
- Не на лесоповале совсем. Просто самые слабые горемыки, которые нигде не могли работать, собирали в лесу сушняк и затем продавали его на базаре. На вырученные таким образом гроши да на бабушкину пенсию мы и жили. Опять же, пополам хватало.
Но я не об этом, я про евреев... Да. Так годике уже, значит, в сорок втором наш Кизляр наводнили беженцы. Особенно много было среди них москвичей. Нам, дровоносам, вроде бы и лучше: то люди городские, к жизни в горах неприспособленные, а топливо брать где-то нужно. Поэтому сушняк под видом дров стали брать охотнее. Одна беда: деньги у эвакуированных не всегда водились, иногда они вещами расплачивались. Ну, это не беда: в нашей дыре, как здесь кое-кто выразился, хорошей столичной вещи были рады...
- Да ты давай про жи... то есть, про евреев трави, - попросил один из стоявших мужчин.