Но теперь, когда это вырвалось наружу, когда он бросил это в лицо тем, которые заставляли его жить так, как им хотелось, в газетах уже пишут об этом. Он нащупал на дне кармана три цента и подошел к газетчику, пряча лицо.
– «Трибюн».
Он взял газету и вернулся в парадное. Сначала, выглядывая из-за газеты, он обежал глазами улицу, потом опустил их и прочел набранное крупными черными буквами: БУДУЩАЯ МИЛЛИОНЕРША – ЖЕРТВА КИДНАПИНГА. ПОХИТИТЕЛИ ТРЕБУЮТ 10000 ДОЛЛАРОВ ВЫКУПА. СЕМЕЙСТВО ДОЛТОНОВ НАСТАИВАЕТ НА ОСВОБОЖДЕНИИ ЗАПОДОЗРЕННОГО КОММУНИСТА. Да, это они уже знают. Скоро узнают и о ее смерти, о том, как репортеры нашли ее кости в топке котла и как он убежал, воспользовавшись суматохой. Он выглянул, услышав грохот приближавшегося трамвая. Когда трамвай подошел, он увидел, что в вагонах почти пусто. Очень хорошо! Он перебежал тротуар и успел вскочить за последним садившимся пассажиром. Он взял билет, косясь на кондуктора – обратил ли тот на него внимание; потом прошел через весь вагон, оглядываясь на пассажиров – смотрит ли кто-нибудь в его сторону. Он вышел на переднюю площадку и встал рядом с водителем. В случае чего отсюда ему недолго выскочить. Трамвай тронулся, и он снова взялся за газету.
«За сегодняшний вечер прибавились еще два новых обстоятельства в деле об исчезновении Мэри Долтон, одной из самых богатых чикагских наследниц, – деле, которое ставит в тупик всю местную и федеральную полицию. Мы говорим о найденном у дверей дома Долтонов письме, которое содержало в себе грубо нацарапанное карандашом требование выкупа в 10000 долларов за пропавшую девушку, и о неожиданном ходатайстве семьи Долтонов об освобождении Джана Эрлона, лидера местных коммунистов, задержанного в связи с этим делом.
Письмо было обнаружено Пегги О'Флаэрти, кухаркой и экономкой семьи Долтонов, под парадной дверью особняка Генри Долтона в Гайд-парке. На письме имеется подпись „Красный“ и рисунок серпа и молота: эмблема коммунистической партии».
Дальше шел длинный столбец, напечатанный мелким шрифтом, в котором фигурировал «допрос негра-шофера», «полупустой сундук», «коммунистическая литература», «пьяные оргии», «обезумевшие от горя родители» и «сбивчивые показания коммунистического лидера». Глаза Биггера скользили по строчкам: «тайные встречи облегчали возможность похищения», «полицию просят не вмешиваться в дело», «семья стремится установить связь с похитителями» – и дальше:
«Предполагают, что семейство Долтонов получило сведения, подтверждающие догадку о том, что Эрлону известно местонахождение пропавшей девушки, и некоторые полицейские чиновники склонны именно в этом усматривать причину ходатайства об освобождении заключенного коммуниста.
Эрлон, однако, настаивает, что его арест явился частью провокационного плана, цель которого – добиться высылки коммунистов из Чикаго, и на этом основании потребовал, чтобы предъявленное ему первоначально обвинение было предано широкой гласности. Не получив удовлетворительного ответа, он отказался покинуть тюрьму, после чего был снова взят под стражу, на этот раз по обвинению в неподчинении властям».
Биггер поднял глаза и огляделся: никто не смотрел в его сторону. От нервного возбуждения у него тряслись руки. Трамвай, громыхая, несся вперед сквозь снежную метель, и он увидел, что подъезжает к Пятидесятой улице. Он шагнул к выходу и сказал:
– Остановите здесь.
Трамвай остановился, и он соскочил прямо в снег. Дом Бесси был почти рядом. Он посмотрел вверх: ее окно не было освещено. Мысль, что ее может не оказаться дома, что она пьянствует где-нибудь с компанией, привела его в ярость. Он вошел в парадное. Там было полутемно, и теплый воздух закрытого помещения приятно обласкал его тело.