Затем подошла к буфету и приготовила напитки -- ему покрепче, себе послабее; и скоро она снова сидела на своем стуле за шитьем, а он -- напротив нее, на своем стуле, сжимая в обеих ладонях высокий стакан и покачивая его, так что кубики льда звенели, ударяясь о стенки.
Для нее это всегда было самое счастливое время дня. Она знала -- он не очень-то разговорится, пока не выпьет немного, и рада была после долгих часов одиночества посидеть и молча, довольная тем, что они снова вместе. Ей было хорошо с ним рядом, и она чувствовала -- почти так же, как, загорая -солнечные лучи, -- что от него исходит тепло, когда они оставались наедине. Ей нравилось, как он сидит, беспечно развалясь на стуле, как входит в дверь или медленно передвигается по комнате большими шагами. Ей нравился этот внимательный и вместе с тем отстраненный взгляд его глаз, когда он смотрел на нее, ей нравилось, как он забавно кривит губы, и особенно то, что он ничего не говорит о своей усталости и сидит молча до тех пор, пока виски не снимет хотя бы часть утомления.
-- Устал, дорогой?
-- Да, -- ответил он. -- Устал.
И, сказав это, он сделал то, чего никогда не делал прежде. Он поднял стакан и разом осушил его, хотя тот был полон наполовину -- да, пожалуй, наполовину. Она в ту минуту не смотрела на него, но догадалась, что он именно это и сделал, услышав, как кубики льда ударились о дно стакана, когда он опустил, руку. Он подался вперед, помедлил с минуту, затем поднялся и неторопливо направился к буфету, чтобы налить себе еще.
-- Я принесу! -- воскликнула она, вскакивая на ноги.
-- Сядь, -- сказал он.
-- Когда он снова сел на стул, она обратила внимание на то, что он не пожалел виски и напиток в его стакане приобрел темно-янтарный оттенок.
-- Тебе принести тапочки, дорогой?
-- Не надо.
Она смотрела, как он потягивает темно-желтый крепкий напиток, и видела маленькие маслянистые круги, плававшие в стакане,
-- Это просто возмутительно, -- сказала она, -- заставлять полицейского в твоем чине целый день быть на ногах.
Он ничего на это не ответил, и она снова склонилась над шитьем; между тем всякий раз, когда он подносил стакан к губам, она слышала, как кубики льда стукаются о стенки стакана.
-- Дорогой, -- сказала она, -- может, я принесу тебе немного сыру? Я ничего не приготовила на ужин, потому что сегодня четверг.
-- Ненужно, -- ответил он.
-- Если ты слишком устал и не хочешь пойти куда-нибудь поужинать, то еще не поздно что-то приготовить. В морозилке много мяса, и можно поесть, и не выходя из дома.
Она посмотрела на него, дожидаясь ответа, улыбнулась, кивком выражая нетерпение, но он не сделал ни малейшего движения.
-- Как хочешь, -- настаивала она, -- а я все-таки для начала принесу печенье и сыр.
-- Я ничего не хочу, -- отрезал он.
Она беспокойно заерзала на стуле, неотрывно глядя но него своими большими глазами.
-- Но ты же должен поужинать. Во всяком случае я что-нибудь приготовлю. Я с удовольствием это сделаю. Можно сделать баранью отбивную. Или свиную. Что бы ты хотел? У нас все есть в морозилке.
-- Выброси все это из головы, -- сказал он.
-- Но, дорогой, ты должен поесть. Я все равно что-нибудь приготовлю, а там как хочешь, можешь и на есть.
Она поднялась и положила шитье на стол возле лампы.
-- Сядь, -- сказал он, -- Присядь на минутку. Только с этой минуты ею овладело беспокойство.
-- Ну же, -- говорил он. -- Садись.
Она медленно опустилась на стул, не спуская с него встревоженного взгляда. Он допил второй стакан и теперь, хмурясь, рассматривал его дно.
-- Послушай, -- сказал он, -- мне нужно тебе кое-что сказать.
-- Что такое, дорогой? Что-то случилось? Он сделался совершенно недвижим и так низко опустил голову, что свет от лампы падал на верхнюю часть его лица, а подбородок и рот оставались в тени. Она увидела, как у пего задергалось левое веко.
-- Для тебя это, боюсь, будет потрясением, -- заговорил он.