Сведенная к простейшей формуле, эта идея состоит в следующем: если ты нарушаешь права одного человека, ты нарушаешь права всех. Я под этим подписываюсь.
– Я так понимаю, – заметил Марин, – что этот трюк по обмену тел, который ты сыграл со мной, не является нарушением твоего кодекса чести.
Последовало молчание. В возбуждении спора Траск явно забыл об этом пункте. Наконец он медленно проговорил:
– Сейчас в моей жизни наступил огромный кризис. Человек, который изобрел устройство, призванное изменить историю человеческой расы, – это особая ситуация.
Внезапно он замолчал. Выражение его лица, казалось, говорило о том, что его собственные слова поразили его и подали ему новую идею. Внезапно его лицо покрылось испариной.
Марину пришло в голову, что это его тело испытывает ощущения, напрягается, потеет по мере того, как сущность Треска переживает одну мысль за другой. Это казалось кощунством, загрязнением этого когда‑то сильного и здорового тела.
Затем Траск опять заговорил. Поразительная реальность обмена телами отступила перед смыслом его слов. Он хрипло прошептал:
– Дэвид, тебе не придется применять пытки. Я отдам тебе изобретение. И покажу, как им пользоваться.
Этот Траск был так непохож на прежнего, и говорил так убедительно, что на мгновение Марин обратил свой мысленный взгляд в том направлении, куда указывали его слова… И затем, потрясенный, он больше не стал смотреть туда.
… Предательство, личные амбиции, месть – вот что он там увидел. Были, конечно, и идеалы, но туманные.
Он натянуто заметил:
– Это догмат групповой идеи – что человек должен добровольно подчиняться ради блага группы.
Траск ухмыльнулся. Он, казалось, уже пришел в себя и снова чувствовал себя свободным – внутренне, конечно.
– Дэвид, групповая идея не настолько значительна и фундаментальна, чтобы с ее помощью можно было добиться от индивидуума такого вида лояльности. Единственная сила, которая может этого достичь, – это убежденность индивидуума в том, что он является перманентной сущностью в рамках вечности.
– А, – заметил Марин, – движение «назад к Богу».
Это замечание не заставило Траска утратить хорошее расположение духа.
– Я этого не говорил. Я просто сделал логическое утверждение.
Однако, несмотря на по‑прежнему добродушный вид, он, должно быть, был уязвлен, потому что первым нарушил тишину.
– Изобретение – в твоем прыголете, – кратко сказал он.
Марин уставился на него.
Ну конечно!
Это было наиболее вероятное местоположение, такое, о котором он рано или поздно сам бы догадался. Можно ли найти место столь же неприкосновенное, как личный прыголет Руководителя Групп? И, конечно, Траск, ведя машину к своей лаборатории, не мог знать, что любое нарушение или происшествие низвергло бы его с вершин потенциальной власти в бездну катастрофы.