У его жены была склонность от любого официоза впадать в панику, переходящую в ужас, и он был рад, что ему не пришлось объяснять ей, что у комитета по охране здоровья нет таких полномочий, чтобы посылать людей в концентрационные лагеря.
Кригер едва сдерживался. До тех пор, пока не позвонил в компанию по уничтожению, и не узнал, что стоимость защиты его участка от голубей приближается к трем сотням долларов. За его счет. К тому моменту, когда он повесил трубку, приказ комитета по охране здоровья превратился у него в кулаке в плотный, смятый, влажный комок, а его глаза дико округлились.
Он позвонил миссис Арбор, и самым дипломатичным образом объяснил имеющиеся трудности. Она повторно изложила свою позицию. Тон беседы упал до новых нот.
— Послушайте, леди! — кричал он. — Имейте сердце. Вот уже два месяца, как меня сократили. Поверьте, когда вы безработный, вы не сможете вести бурную жизнь, тем более с женой и двумя детьми. У меня нет таких денег, чтобы выбрасывать их на ветер. Так что мы с вами зашли в тупик!
— Вот что не правильно в этой стране, — ответила она. — Ленивые бездельники, которые предпочитают хлебать из общественной лоханки вместо того, чтобы пойти и получить честную работу!
— Апф! — осекся он, начиная задыхаться. — Единственная вакансия, что открылась в этом городе за прошедшие четыре недели, это работа официантом в «МакДональдс». И я был там в восемь утра. А передо мной были еще девятнадцать человек. И, господи исусе, половина из них была в костюмах и при галстуках!
— Завтра я собираюсь в административный центр города и лично, вы слышите меня, лично прослежу, что бы получили то, чего заслуживаете! — пронзительно закричала она ему в ответ. — Даже если на это уйдет весь день!
На этот раз трубку бросил он, трясясь и до смерти волнуясь по поводу своего кровяного давления. Он видел, как наследующее утро она промчалась, словно краб, к такси, а затем убежала обратно. Старый драндулет отчалил без нее. Примерно через полчаса прибыла новая и более чистая машина, и увезла ее прочь. Кригер размышлял, не была ли та первая машина той, в которой последний раз ехал он, и в которой была пьяная блевня, оставшаяся от предыдущего пассажира. Впрочем, он скорее на это надеялся.
Враг отбыл. Он расхаживал вокруг своего дома, таращась вверх на голубей и мрачно прикидывая цену пирога с голубятиной где-то в тридцать долларов за фунт. Он позволил взгляду побродить по соседской собственности, по черному, как цилиндр, подъезду, по чистенькой белой отделке гаража, словно вырезанной из бумаги.
Именно с гаража начался ход его мыслей. Искушение вскипало у него в подсознании как поток лавы. Он отрекался от него, он боролся с ним, он все еще сопротивлялся ему, когда ноги его уже начали двигаться.
Где-то у него в гараже была длинная доска, и оставалось немного синей краски. За несколько минут он красиво и аккуратно вывел буквы, ему даже не пришлось прижимать их друг другу в конце надписи. Мгновением позже он стоял перед ее боковой дверью, вспоминая, как он в последний раз попадал в собственный дом, когда случайно запер в нем ключи. Он все еще сопротивлялся. Потом он подумал о Маффи.
Он отвел ногу назад и вышиб дверь внутрь.
Его первые покупатели прибыли почти перед тем, как он вытащил на подъезд ее кухонный стол, на котором торопливо было свалено в кучу содержимое ее кухонных ящиков. Он сделал следующую надпись: «Все что на столе — пять центов». И еще одну: «Уйти должно все, предлагайте. Мама уезжает во Флориду в дом отдыха». Он нашел ключ от ее гаража в ящике вместе с кухонными ножами, и оставил его открытым для публики.
Следующими были ее шкафы. Их содержимое, должно быть, уже было подготовлено к продаже, все такое чистое, аккуратно сложенное, разложенное по цветам.