В комнате было темно, но у противоположной стены дневной свет пробивался в щели по краям плотно закрытых ставень. Он попробовал подняться, чтобы подойти к окну, но боль в правой ноге явственно заявила о том, что кость, должно быть, сломана. Он выругался на нормандском, арабском, итальянском и греческом, потер лоб, задумчиво огляделся вокруг и снова уснул.
Затем его разбудил щебет птиц и тихие звуки чьего-то присутствия в комнате. Сквозь щель полузакрытых век он заметил надвигающуюся на него фигуру, по размерам и очертаниям принадлежащую человеку, за спиной которой колыхались какие-то яркие пятна. Фигура остановилась возле кровати, и он почувствовал, как чья-то прохладная рука легла на его лоб, как кончики пальцев принялись искать пульс на запястье. Он открыл глаза.
Она была светловолосой и темноглазой, с кукольным подбородочком, с совершенно гладким личиком безо всякого выражения в своей сосредоточенности. Он не мог оценить, была ли она высокой, низенькой или где-то посередке, так как плохо представлял себе высоту своего ложа. Позади нее маячила сияющая статуя обезьяны — бронзовый шимпанзе во весь его рост, отлитый в совершенстве, до мельчайших подробностей, в правой руке он держал вместительный черный чемоданчик. За ним на полу высилась массивная серебряная черепаха с накрытым подносом с едой на спине, ее голова медленно покачивалась из стороны в сторону.
Лишь на мгновение металлические тела вызвали у него прилив страха, когда он припомнил последнюю битву с Кифом, принявшим форму робота.
А затем:
— Не волнуйся, — услышал он ее слова на языке, похожем на один из многих ему известных. — Мы всего лишь хотим тебе помочь.
— Вспомнилось кое-что, вот мне и стало не по себе, — объяснил он. — Нога у меня в самом деле сломана?
— Да, — ответила она, приподнимая покрывало и открывая ногу. Он взглянул на затейливое кружево из черного и желтого металла на своей правой лодыжке. Оно казалось произведением искусства, коим могли бы гордиться при Византийском дворе. — Это соорудил доктор Шонг, — добавила она, жестом показывая на металлическую обезьяну, которая согласно кивнула.
— Сколько времени прошло с тех пор? — спросил Калифрики.
Она бросила взгляд на доктора. Шонга, который ответил: "Дня три — нет, три с половиной" — голосом, подобным звучанию металлического музыкального инструмента, на котором играли тихо и неторопливо.
— Спасибо. А как я здесь оказался?
— Мы нашли вас во время одной из наших прогулок, — пояснил доктор Шонг, под осыпью ниже обрушившейся тропы.
— Мы принесли вас сюда и починили.
— Где я и что это за место?
— Это дом кукольника Джероби Клокмана, моего отца, — сказала ему красавица. — А я Йолара.
Вопрос в глазах, а голос звонкий и чистый.
— Меня зовут Калифрики.
— Ты голоден… Калифрики? — спросила она. Облизнув губы, он кивнул. Запах пищи стал почти нестерпимым.
— Еще бы, — ответил он.
Доктор Шонг помог ему приподняться и усадил в подушки, в то время как Йолара, сняв салфетку с подноса со снедью, поднесла его к постели больного. Присев на стул, стоявший рядом, она предложила ему поесть.
— Еще не остыло, — заметил он, пробуя.
— Благодаря Одасу, — сказала она, жестом показывая на черепаху. — В спину его вмонтирован нагревательный элемент.
Поймав его взгляд, Одас закивал головой, ответив на благодарность высоким, пронзительным голосом:
— Очень рад, — и продолжил:
— Пойдемте, доктор, оставим их вдвоем, пусть организмы беседуют, если только не нужно услужить еще чем-нибудь.
Йолара мотнула головой, и оба откланялись. Наконец, оторвавшись от еды и перестав жевать, Калифрики кивнул вслед удалившейся паре.
— Творения твоего отца? — поинтересовался он.
— Да, — ответила она, глядя на него так пристально, что ему стало неловко.