Но ни один из них не был таким смелым, как ты!
Губер печально глянул на Тоню:
— Моя смелость! Ха! Все как раз наоборот.
— Неужели? Да ни один из этих здоровых мужиков-поселенцев и не подумал бы признаться в преступлении и отправиться в тюрьму ради любимой женщины! А ты готов пойти на это ради меня! Но ты не сделаешь этого. Не надо!
— Но…
— Как ты не понимаешь? Крэш не дурак. Он враз сообразит, что признание фальшивое, тем более что ты даже не знаешь, в чем сознаваться! И как только шериф раскусит это, он задумается, почему ты решил взять на себя вину за то, чего не совершал? И рано или поздно Крэш поймет, что ты сделал это, чтобы защитить меня. И тогда мы оба попадем в беду!
Губер похолодел. Он не заглядывал так далеко в своих предположениях. Однако Тоня не подумала вот о чем…
— Погоди, Тоня. Ничего этого не будет! Ведь никто не знает, что мы…
— Крэш узнает рано или поздно. Я сделаю все, чтобы обезопасить тебя, и верю, что ты то же самое сделаешь для меня. Но ничего больше мы делать не должны! Если посчастливится и на нас не обратят внимания, то все будет хорошо. Но если кто-нибудь из нас…
Слова Тони повисли в воздухе. Губер повернулся к ней, обнял и поцеловал, порывисто и нежно. Потом немного отстранился, заглянул ей в глаза, провел рукой по волосам, прошептал ее имя.
— Ах, Тоня, Тоня! Я готов сделать для тебя что угодно… Ты знаешь.
— Я знаю, знаю! — На глазах у нее блеснули слезы. — Губер, милый, мы должны быть очень осторожны. Должны думать головой, а не сердцем. Ах, Губер… Обними меня!
Они снова поцеловались, и Губер почувствовал, что желание отметает прочь все страхи и тревоги. Они прижались друг к другу, сорвали одежды и упали на кровать, их тела переплелись, исполненные страстного нетерпения.
Губер мельком глянул на Ариэль, замершую в стенной нише, и почему-то подумал, не раздражает ли Тоню ее присутствие? Робот в спальне — обычное дело для колониста, но…
К черту! Ясно как день, что Ариэль — последнее, о чем может думать сейчас Тоня. Зачем тогда обращать на это ее внимание? Губер протянул руку к краю кровати, где была панель дистанционного управления, и погасил свет. Больше он ни о чем не думал.
Мужчина и женщина занимались любовью, а Ариэль безо всякого выражения смотрела в стену напротив. Ее бледно-зеленые глаза тускло светились в темноте.
Наступила ночь, все вокруг окутал мрак. Но эта ночь не принесла ни спокойствия, ни отдыха, ни безопасности. Все остальное могло измениться, но опасность по-прежнему оставалась. В этом Калибан был уверен.
Калибан шагал по оживленным улицам центральной, деловой, части Аида. Город кипел энергией, деловитостью, но Калибану почему-то казалось, что это место напоминает живой труп, который не сознает своей смерти и продолжает шевелиться, делать что-то, хотя время его давно прошло.
Казалось, для центра города не имело особого значения, день сейчас или ночь. На улицах царило такое же оживление, как и тогда, днем, когда Калибан проходил здесь.
Однако нельзя было сказать, что все здесь осталось по-прежнему. Не изменилось количество спешивших по улицам, но произошли очень заметные изменения в ихсоставе. Сейчас, ночью, на улицах не было ни одного человека, одни только роботы.
Калибан смотрел на гордые, ярко освещенные, пустые в этот час башни Аида, на великолепные широкие улицы — грандиозные и не воплощенные до конца замыслы архитекторов. Сердце этого мира, этого города было пустым, бесплодным.
Но безлюдные улицы по-прежнему не были пустынными. И днем людей здесь было не так уж много, но сейчас повсюду были роботы, одни только роботы. Калибан остановился в тени дверной арки и стал за ними наблюдать.
Роботы, заполнившие улицы ночью, отличались от тех, что были здесь днем.