" "Кто?! - грохочет Громовержец, - кто, скажи мне, способен на такое?!" "А Гефест?" "Ты знаешь сам!.." "Я знаю".Замолкают.Внизу ярится толпище теней.
* * *
А меж Олимпом и Аида царством жизнь продолжалась. Новости о смерти Харона оставались для людей обычных недоступными. И только один, кузнец в замызганном хитоне, сидел, безмолвный, за столом. Жена обеспокоенной глядела ланью, как муж, уставясь на огонь, губами выдавливает воздух. Слов не слышно.Вдруг - в двери стук, уверенный, хозяйский. Открыла. На пороге - дивный странник: юн возрастом, в руках - какой-то посох неправильный, сандальи на ногах крылатые.Хозяин же при виде такого гостя встал из-за стола, раскинув руки: "Здравствуй, Психопомп! Зачем пришел? Не от безделья, верно".Гермес невесело смеется: "Да, скучать мне не приходится, ты прав! Теперь же - и вдвойне. Ты знаешь, умер Харон".Кузнец кивнул: "Жаль старика. Любил работу..." "Деньги он любил!" - смеется Психопомп. "А впрочем, даже пусть будет так но делал все, что мог"."Как все мы", - подытожил здесь кузнец. "И всех нас ждет один конец могила"."Ты стал как люди говорить"."Увы, когда живешь средь стаи воробьев, то, сокол, будешь прыгать и чирикать, как воробей".Молчание вернулось к столу и село властным басилевсом, разглядывая действующих лиц.Одно, жены хозяина лицо, - сияло, отражая свет очажный, а два других светились мягким светом: своим, а не очажным. Только вот у кузнеца тот свет казался тусклым, пригасшим, а лицо у Психопомпа новозажженным факелом искрилось.Хозяин оглянулся на жену."Не беспокойся, ничего не вспомнит", - ответил на незаданный вопрос Гермес. "Вреда я ей не причиню"."Не сомневаюсь", - вымолвил кузнец."Теперь о деле"."Да, теперь о деле. Харон погиб. Чего же хочет Зевс?" "С чего ты взял, что Зевс чего-то хочет?" "Ну кто ж тогда? Наверное, Аид. Ему, конечно, боязно остаться с таким количеством взбесившихся теней на Стикса с Ахероном берегах"."Ты угадал", - ответил Психопомп. "Естественно, он хочет, чтобы снова переправляться через реку тени могли"."Ну что ж, пускай себе отыщет Харона нового. А я... причем здесь я?" Гермес развел руками: "Отыскать Харона нового, поверь, не так уж сложно. Но лодку..." "Лодку?" "Лодку. Ты забыл, что вырезал когда-то для Харона ладью его? Так вот, теперь она другого слушаться не стала бы. А впрочем, какая разница? ладьи-то больше нет"."Мне очень жаль", - сказал тогда хозяин, но сухо и бесчувственно. "Скорблю"."И это все?" "И все. Чего же боле?" - язвительно и горько вопросил кузнец."Так значит, нам ты не поможешь?" "Пойми, Гермес: и Гера, и отец меня еще с младенчества ростили шутом, слугой, рабом, уродом, зверем! Рожденный вопреки отцовой воле, ему в упрек, я был лишь жалкой маской в театре, где актеры на ходулях играют "Жаб" Аристофана. Я там был одной из жаб, ничуть не больше, - смешная тень, мешающая всем, всех забавляющая - только это, не олимпиец, а... не знаю, кто"."Ну-у, здесь ты..." "Подожди! - и жест рукой разгневанный (нет, не узнать сейчас во властном кузнеце того, былого, который встретил гостя у дверей). - Дай мне сказать, Гермес. Дай мне сказать..." И Психопомп молчит, блестит глазами и слушает хромого кузнеца."Рожденный быть слугой среди Богов великих, я, последний среди равных, как будто в компенсацию всего, в супруги получил Любви Богиню. О Афродита! Как мне рассказать про чувства, что питал я к ней! Гермес! Поверь, такой любви неугасимой не ведал мир! Как огнь с Олимпа, эта любовь пылала!" "Только прометей и здесь нашелся", - говорит Гермес, так странно улыбаясь, что понять: иронию, иль боль, иль что-то третье - он прячет за словами, невозможно."Да, прометей нашелся!" - и кузнец, вцепившись в бороду курчавую руками, расчесывает пальцами, и давит, и мнет, как будто в горсти - враг извечный, ненавистный.