Первую атаку Марик блестяще провел в тот же вечер, но я, памятуя предостережения Марины Гавриловны, заявила, что безмерно восхищаюсь его талантами и интеллектом, но при всем при этом предпочитаю поддерживать исключительно дружеские отношения.
Уязвленный Казанова твердо решил "покорить эту крепость" и в течение нескольких недель радовал меня всеми возможными приемами донжуанского арсенала. Он представлял передо мною в поли Гамлета и Ричарда Львиное Сердце, в роли одинокого странника, непонятого женщинами, и холодного расчетливого покорителя дамских сердец.
Когда Марик с видом рокового французского графа брал меня за подбородок и проникновенным бархатным баритоном произносил: "Чертовски хороша, но до чего строптива!", я, глядя на обаятельного "мини-мужчину" сверху вниз и тоже войдя в соответствующую роль, с милостивой улыбкой подавала подобающую случаю реплику, прилагая все силы, чтобы не расхохотаться.
Мы развлекались подобным образом несколько недель, после чего темпераментный поэт, исчерпав свои ресурсы, решил прибегнуть к последнему, ударному средству.
Заявив, что, раз я отказываюсь его полюбить, жизнь для него не имеет смысла, Марик выбрался из окна моей квартиры на карниз седьмого этажа и пошел вдоль окна, видимо, надеясь, что тут-то я и сломаюсь.
Я, как всегда, его разочаровала. Сидя на краешке письменного стола, я с равнодушным видом наблюдала за его перемещениями. На самом деле я не разговаривала и даже не двигалась, чтобы не отвлекать или ненароком не испугать его, но со стороны, наверное, мое поведение выглядело абсолютно бессердечным. Поэту стало скучно, и он, немного постояв на карнизе и с трагическим видом поглазев на меня, вернулся в комнату. Это большое разочарование и стало "соломинкой, переломившей спину верблюда".
- Между прочим, если бы ты разбился, мне пришлось бы объясняться с милицией, - бездушно заметила я. - Было бы очень нехорошо с твоей стороны подложить даме подобную свинью.
На этом наш роман закончился, о чем я жалела, поскольку больше ни один мужчина не пел для меня песен на нескольких языках, не читал мне легенды о египетских фараонах и не развлекал меня так, как Марик.
Через несколько лет я случайно узнала о судьбе Марика от общих знакомых. Как выяснилось, любвеобильный поэт остепенился и эмигрировал в Израиль, где стал широко известным сионистским деятелем. Когда я рассказала историю о том, как влюбленный Марик вылезал на карниз, друзья не поверили и заявили, что это совершенно невозможно, поскольку господин Симония - на редкость серьезный, солидный и уважаемый человек и, кроме того, ортодоксальный еврей.
Я попыталась представить себе солидного длиннобородого Марика в мрачных черных одеждах молящимся у Стены Плача, но не смогла. Во время нашего знакомства он был веселым грешником и атеистом. Что же с ним случилось? Впрочем, если бунтующие против общества панки и хиппи со временем превращаются в унылых консервативных буржуа, почему бы поэту не стать сионистом? Жизнь штука непредсказуемая.
* * *
С нежностью глядя на фотографию Шакала, я тихо смеялась, вспоминая свой несостоявшийся роман с грузино-еврейским поэтом. Меня вдруг страшно заинтересовал вопрос, какого роста был Сергей Адасов, и уж не комплекс ли "мини-мужчины" заставил его стать легендарным киллером? Впрочем, вряд ли тут дело в комплексах. Убийство, особенно профессионально выполненное убийство, приносит большие деньги, причем быстро и без особых усилий.
Я встала с дивана и запихнула газету в чемодан, решив, что на Бали у меня еще будет время прочитать о подробностях преступной карьеры Сергея.
* * *
Ступив на трап самолета, приземлившегося в аэропорту Дэнпасара, я погрузилась в волны горячего и влажного воздуха, пропитанного пряными, непривычными запахами.