О мертвых и так не принято злословить, а никто из присяжных не только не был лично знаком с Ноутоном, но и никогда не видел его воочию. Сандлер же прекрасно понимал, на чем я могу строить свою защиту. Если это можно было назвать защитой.
- Ах, мерзавец! - зашептала Милли Джефферс, мой секретарь на процессе. Толстая, неряшливая и уже в летах, она была полностью на моей стороне; возможно, единственная во всем зале. - Уж он-то знал этого паразита как облупленного. Постыдился бы.
- Ничего не поделаешь, Милли, - вздохнул я. - Мы с ним находимся по разные стороны баррикады. У него своя работа, у меня - своя.
Я взглянул на Хелен, которая разглядывала Сандлера с видимым интересом. Вдруг она повернулась ко мне и легонько прикоснулась к моему локтю; в глазах я увидел нескрываемое сочувствие. Ко мне, конечно.
- Плохо дело, да, Блейк?
Я кивнул, встал и поплелся к ложе присяжных. Судья Стайм Харрингтон посмотрел на меня с неодобрением. Законы нашего штата не устанавливают возрастных пределов для выхода на пенсию, а судья Харрингтон был возраста весьма и весьма почтенного. Если верить справочнику, то ему было семьдесят четыре года. Выглядел он недружелюбным, желчным и мстительным. Я слышал, что он обожает навешивать обвиняемым длиннющие сроки, и моментально заметил, что адвокатов, тем более молодых, он не выносит на дух, относя их, должно быть, к поборникам дьявола. Впрочем, ходили слухи, что Сандлера он тоже недолюбливал, считая его выскочкой. Он также был достаточно честен и никого не боялся, что делало его моей единственной, хотя и призрачной надеждой. Прежде чем я начал свою речь, он сказал мне:
- Надеюсь, мистер Эддиман, что вы ограничитесь кратким изложением намерений. У вас ещё будет достаточно времени, чтобы взывать к присяжным.
- Я буду краток, ваша честь, - сказал я и обратился к присяжным. - Я намереваюсь доказать, что моя подзащитная невиновна в преступлении, которое ей инкриминируют. Я собираюсь также доказать, что совершенное ею деяние вовсе не было преднамеренным, а вы, если сочтете мои доводы достаточно убедительными, признаете её невиновной.
Судье это понравилось, а вот Милли, пригнувшись ко мне, прошептала:
- Как, черт побери, ты собираешься это доказывать, Блейк?
* * *
Оскар Сандлер был, конечно, умен, но на мой взгляд с этим делом со стороны прокурора справился бы кто угодно, даже бродячая кошка. Сандлер пригласил всего троих свидетелей. Первым был уже знакомый нам Джонни Кейпхарт, а вторым - также знакомый доктор Сет Хоумер. Третьим свидетелем выступала Рут Ноутон, вдова убитого судьи.
Джонни Кейпхарт повторил примерно то же, что говорил мне в здании полицейского управления.
- Вы утверждаете, что мисс Пиласки сама позвонила вам? - спросил Сандлер.
- Да, сэр, - торжественно ответил Джонни. - Я в это время находился в отдушке. Звонок перевели туда.
- В отдушке? - недоуменно переспросил Сандлер.
- В комнате отдыха, - пояснил Джонни. - Там можно посидеть и расслабиться перед дежурством или после него, кофейку попить или водички.
- Понимаю. Значит, вы находились в этой комнате, когда позвонила мисс Пиласки. Она была взволнована?
Я попытался возразить, но старик Харрингтон отвел мой протест.
- Нет, сэр. Она была спокойна.
Я снова внес возражение и на этот раз судья поддержал меня, велев Джонни Кейпхарту отвечать на вопрос только "да" или "нет", не высказывая собственных суждений.
- Что именно она вам сказала? - спросил Сандлер. - Попытайтесь воспроизвести дословно.
Джонни вытащил свои записи и зачитал вслух:
- Она - мисс Пиласки - сказала мне следующее - цитирую: "Я нахожусь в доме судьи Ноутона. Он мертв. Я его застрелила. Это не было несчастным случаем. Я намеренно убила его. Боюсь, что его жена находится в шоке. Привезите врача. Я буду ждать вас. Я дождусь вас здесь." Вот что она сказала.