Нас четверо - меня и Жирмундского сопровождают старшие лейтенанты Строгов и Ковалев. Все в штатском, что, по-моему, даже озадачивает директора.
- Целая делегация, - недоумевает он. - Чем обязан?
- Ничем, - говорю я. - Ваше разрешение ознакомиться с картотекой пациентов поликлиники мы уже получили по телефону. А сейчас, собственно, и начинается наша работа.
- Поднять всю регистратуру? - восклицает он. - Это же бездна работы. А могу я спросить зачем?
- Спросить можете. Нам необходимо установить по регистрационным карточкам некоторые данные некоторых пациентов. Не всех, конечно. Подымать всю регистратуру не будем. Нас, в частности, интересуют лишь некоторые пациенты доктора Ягодкина.
Глаза у директора круглеют, он даже руками всплеснуть готов.
- Михаила Федоровича! Так ведь он лучший протезист поликлиники. Самый честный и добросовестный. Только зарплата и никаких "левых" заработков.
- Нас не интересуют ни левые, ни правые заработки ваших врачей вообще и Ягодкина в частности. Мы ни в чем его не обвиняем. Нам нужен не он, повторяю, а кое-кто из его пациентов. Вот мы и настаиваем на соблюдении строжайшей секретности нашей проверки. Никто, кроме вас и товарища Корнаковой, не должен знать о ней, и тем более Ягодкин. Незачем бросать даже малейшую тень на врача, репутация которого вне подозрений.
- Но карточки у нас лежат не по фамилиям врачей, а по алфавиту, директор явно растерян, - да и только за этот год. Все прошлогодние записи сданы в архив.
- У нас есть списки пациентов каждого стоматолога, - вмешивается медсестра, - а прошлогодних пациентов, которые вновь обращаются к нам, мы регистрируем заново. - Она протягивает мне список посетителей Ягодкина. Не так уж много работы, товарищ.
- Один вопрос, - останавливаю я уже уходящего директора, - а бывают у вас случаи приема без регистрации?
- Нет, конечно. "Леваков" мы не держим. Наши протезисты, особенно Ягодкин, работают на износ. Усердно и доброкачественно. Никаких претензий к ним не имею.
А Строгов и Ковалев уже разбирают карточки, взятые с полок. Жирмундский присоединяется к ним. Я же тихо беседую с Корнаковой.
- Это все из-за того иностранца? - спрашивает она.
- Отчасти, - говорю я.
- Так он как раз и не был зарегистрирован.
- Увы, это ему не помогло.
- А все остальные у Ягодкина только наши, советские.
- И среди них могут быть люди с нечистой совестью.
- Николай Петрович, - зовет меня Жирмундский, - взгляни-ка на эту карточку.
Карточка выписана на имя Немцовой Раисы Яковлевны, 1944 года рождения. Протез верхней челюсти: мост и две коронки.
- Обратите внимание на место работы.
Я читаю.
- "Научно-исследовательский институт имени Жолио-Кюри".
- Ядерные дела, - усмехается Жирмундский. - Я знаю этот институт. Он щелкает по картонному переплету медкарточки. - Кстати, и другая любопытная деталь: живет эта дамочка в Сокольническом, а не в Киевском районе. Записать?
- Пиши.
Мы отбираем еще четырех человек. Жирмундский, подсев ко мне, читает вслух:
- "Ермаков Иван Сергеевич. Сорок пять лет. Научный работник НИИ твердых сплавов. Диагноз: протезы верхней и нижней челюстей".
- А живет, посмотрите-ка, где? На Ленинском? Где имение, а где наводнение.
- Дальше?
- "Шелест Яков Ильич, - читает Жирмундский, - двадцать девять лет. Переводчик советского комитета Международного совета музеев", перелистывает карточку. - Был в январе и феврале с диагнозом: две коронки и мост верхней челюсти. Тоже в другом районе живет. "Лаврова Ольга Андреевна. Двадцать три года. Модельер Дома моделей". Живет в Киевском районе, но была только один раз, в феврале этого года. Диагноза нет... Вот еще один: "Челидзе Георгий Юстинович. Тридцать два года. Работает по договорам, как член Союза художников".