И вы все, пожалуйста, не беспокойтесь обо
мне. Я уже достаточно взрослый и сам могу расплатиться за свой промах. И я никому не позволю выплачивать компенсацию за того карабинера,
которого я пристрелил. Запомните, он пытался убить меня только за то, что я незаконно вез кусок сыра. Я никогда бы не выстрелил в него, если бы
не считал, что умираю, я ведь только хотел расквитаться с ним. Но все это в прошлом. В следующий раз подстрелить меня будет не так просто.
- Во всяком случае, в горах куда интереснее жить, - сказал Пишотта с ухмылкой.
Но мать Гильяно не отступалась. Они видели, что она в панике, в ее горящих глазах гнездился страх. В отчаянии она сказала:
- Не становись разбойником, не грабь бедных - они и без того страдают. Не бегай от закона. Пусть Венера скажет тебе, какую жизнь вел ее
муж.
Венера подняла голову и посмотрела прямо на Гильяно. Его поразила чувственность в ее лице, словно она пыталась вызвать его страсть. Глаза у
нее были дерзкие и с вызовом смотрели на него. До этой минуты она была для него просто взрослой женщиной: теперь же он почувствовал, что его
тянет к ней.
Она заговорила хриплым от волнения голосом.
- В этих самых горах, куда ты хочешь уйти, - сказала она, - мой муж жил как затравленный зверь. В вечном страхе. Всегда. Он не мог есть. Не
мог спать. Когда мы лежали в постели, он вскакивал от малейшего шума. На полу возле кровати всегда лежало оружие. Но это ему не помогло.
Заболела наша дочка, и он решил навестить ее, а они его ждали. Они знали, что у него доброе сердце. И пристрелили на улице, как собаку. Они
стояли над ним и смеялись мне в лицо. - Она помолчала и добавила:
- Я схоронила его, а через неделю схоронила и девочку. Говорили, это было воспаление легких. Но я-то знаю, что сердце у нее не выдержало.
Больше всего я помню, как ходила к нему в горы. Ему всегда было холодно и голодно, а иногда он болел. Он все бы отдал, чтобы снова стать честным
крестьянином. Но худо то, что сердце у него ожесточилось, стало как оливковая косточка. Он перестал быть человеком, да будет земля ему пухом.
Так что, дорогой Тури, не надо быть таким гордым. Мы поможем тебе в твоей беде, только не будь таким, каким стал мой муж перед смертью.
Все молчали. Отец Гильяно пробормотал, что не возражает расстаться с хозяйством - хоть сможет высыпаться по утрам. Гектор Адонис, насупясь,
уставился на скатерть. Никто не произнес ни слова.
Молчание нарушил быстрый стук в дверь - сигнал одного из наблюдателей. Пишотта вышел к нему. Вернувшись, он знаком велел Гильяно взять
оружие.
- В казармах карабинеров зажгли свет, - сказал он. - А там, где виа Белла выходит на городскую площадь, поставили полицейский фургон.
Готовится налет на этот дом. - И, помолчав, добавил:
- Надо быстро прощаться.
Всех поразило спокойствие, с каким Тури Гильяно готовился к бегству. Мать кинулась в его объятия, а он, обнимая ее, другой рукой уже взял
куртку. Попрощался с остальными и через минуту уже был готов - в куртке и с ружьем на плече. С улыбкой оглядев всех, он сказал Пишотте:
- Ты можешь остаться и нагнать меня в горах потом или же можешь пойти со мной.
Пишотта молча подошел к задней двери и открыл ее. Гильяно обнял мать в последний раз, она горячо поцеловала его и сказала:
- Спрячься, ничего не делай сгоряча.