О том же говорил закопченный дверной проем, покрытый слоем грязной сажи двор, растрескавшаяся и почерневшая черепица на крыше, где сейчас возилось несколько рабов, перекрывая крышу заново.
Амфитрион задохнулся, ускорил шаги, потом побежал...
Алкмена, слегка прихрамывая, вышла ему навстречу из двери мегарона центрального зала для мужских застолий и деловых встреч, огороженного невысокой каменной балюстрадой; она спустилась по ступенькам вниз, и Амфитрион с невыразимым облегчением привлек жену к себе. Он гладил ее шелковистые волосы, кажется, что-то говорил и никак не мог остановиться, чувствуя, как бьется ее сердце, как дыхание вздымает грудь Алкмены - он не в силах был отпустить ее, особенно сейчас, после пережитого потрясения, и лишь одна мысль билась в голове: "Хвала Зевсу - жива!.. жива... жива!.."
Почему хвала именно Зевсу, а не кому-то другому - об этом он не думал.
Рассказ о случившемся он выслушал позже, и лицо его при этом не выражало ничего.
...Крики "Пожар!" раздались среди ночи. Видимо, кто-то опрокинул масляный светильник, загорелся ковер - ну а там пошло полыхать.
Спросонья Алкмена не сразу сообразила, в чем дело, но непрекращающиеся вопли "Горим!" и дымный чад, уже просачивающийся в щели, быстро сообщили ей, что случилось. Поспешно завернувшись в пеплос [женское покрывало], Алкмена бросилась к выходу, но складка ковра, словно живая, скользнула ей под ноги, лодыжку пронзила острая боль... вокруг стелился дым, в горле першило, голова шла кругом... Алкмена с предельной ясностью понимала, что встать не может - и либо сгорит, либо задохнется в дыму. Она закричала из последних сил - и провалилась в бездонный дымный колодец, на быстро приближавшемся дне которого...
Ее успели вынести наружу два вольноотпущенника из прислуги, выломавшие дверь в гинекей. Почти сразу ударил ливень, сбивая и гася хищные языки пламени, вырывавшиеся из-под крыши - и под дождем Алкмена пришла в себя. Дождь грузно топтался по умирающему огню, запах свежести быстро вытеснял из легких удушливую гарь... к счастью, никто не погиб, да и особых убытков пожар тоже не принес.
Правда, кто перевернул роковой светильник, и был ли этот светильник вообще - этого выяснить так и не удалось.
5
Крышу починили довольно быстро, гинекей привели в порядок, и несколько дней Амфитрион буквально не отходил от своей жены, стараясь все время находиться рядом и не выпускать Алкмену из дома.
Однако после пожара, закончившегося в конечном счете благополучно, ничего особенного не происходило, так что Амфитрион постепенно успокоился и, когда Алкмена выразила желание с двумя служанками отправиться на базар за покупками, он возражать не стал - да и с чего бы ему возражать?
Вот они и пошли - Алкмена и две смуглые широкобедрые рабыни-финикиянки.
Базар, находившийся в нижней части города, встретил женщин шумной многоголосицей, криками зазывал, пестрым разноцветьем одежд и оттенков цвета кожи; ну и, в первую очередь, всевозможными ароматами - от благоухания персиков и миндаля до резкого запаха свежей рыбы.
Сперва Алкмене захотелось фруктов. Она долго выбирала приглянувшиеся ей гранаты, чей разлом блестел рубиново-красными, сочными, сладко-терпкими зернами; потом купила сушеной дыни. Оказавшись рядом с рыбными рядами, она замедлила шаг, принюхалась и раздумала брать рыбу, свернув к мясникам где на узловатых шестах были развешены разные копчености, к которым Алкмена в последнее время пристрастилась.
Рабыни покорно следовали за хозяйкой.
Вот тут-то к ним и привязался нищий. Невысокий, тощий, в грязной до неимоверности хламиде с капюшоном, из-за которого лицо попрошайки все время оставалось в тени.
- Подайте убогому калеке! - завывал нищий за спинами женщин, хватая рабынь за одежду (выглядел нищий при этом вполне здоровым). - Подайте ради Зевса! И ради Аполлона! И ради Афины! И Диониса! И Гермеса! И Артемиды! И...