Мы вышли из зала, миновали отель и под музыку пожеланий «спокойной ночи» нырнули в теплую августовскую темноту.
За спиной у нас остались огни отеля. По периметру площади стояли уличные фонари. Но узорно выложенные камни мостовой под ногами были темными и неровными. Как я узнал позже, здесь на скользком зимнем льду пожилые люди падали и ломали кости. А в ту эйфорическую ночь отец зацепился за выступавший камень и упал вперед на одно колено, стараясь не растянуться во весь рост. Но это ему не удалось.
Точно в этот самый момент раздался громкий хлопок, резкий свистящий звук и звон разбитого стекла.
Я нагнулся к отцу и в свете фонарей увидел, что у него тревожно вытаращены глаза и от боли сурово сжат рот.
— Беги, — приказал он. — Беги в укрытие. Проклятие, беги.
Я остался там, где стоял.
— Бен, — настаивал он, — ради бога. Это же ружейный выстрел.
— Да, я знаю.
Мы были на середине площади. Легкие неподвижные мишени. Он пытался встать на ноги и продолжал требовать, чтобы я бежал. И первый раз в жизни я сам принял решение и не подчинился отцу.
Он не мог удержать свой вес на левой ноге. Приподнялся и снова упал, умоляя меня бежать.
— Не вставай, — сказал я.
— Ты не понимаешь... — В голосе слышалось страдание.
— У тебя идет кровь?
— Что? Не думаю. Я подвернул лодыжку.
Из отеля бежали люди, встревоженные громким хлопком, который, отражаясь от окружавших площадь зданий, несколько раз эхом прогремел в воздухе.
Они подбежали к нам и встали, образовав круг. Любопытные и огорченные, сморщив от непонимания лбы.
Все были смущены и без конца повторяли: «Что случилось? Что случилось?» — и протягивали руки, чтобы помочь отцу. Они старались смягчить положение благожелательной заботой и добротой.
Когда нас окружили люди, он, наконец, взял мою руку и, опираясь на других людей, встал на ноги. Или, вернее, на правую ногу. Потому что, когда он оперся на левую, у него вырвался крик от резкой боли. Теперь отец скорее чувствовал неловкость, чем страх. Он сказал столпившимся доброжелателям, что не смотрел под ноги и по-дурацки упал. Он извинился за причиненное беспокойство. Он объявил, что с ним все в порядке, и снова улыбнулся в доказательство этого. Он тихо выругался, вызвав одобрение толпы.
— Но звук, — вспомнила женщина.
— Он звучал, как... — закивали головами мужчины.
— Но не здесь, в Хупуэстерне...
— Это был... выстрел?
— Ружейный выстрел, — нетерпеливо подтвердил мужчина важного вида.
— Я узнаю его везде. Какой-то сумасшедший...
— Но откуда? Здесь нет никого с ружьем.
Все начали оглядываться. Но слишком поздно, чтобы найти ружье. Теперь можно думать, что это был случайный неприцельный выстрел. Отец опять обнял меня за плечи. Но в этот раз, надеясь на поддержку другого рода, более практическую. Он принял бодрый вид, показывая собравшимся, что у нас все в порядке и что наконец мы перейдем площадь.
Мужчина важного вида буквально оттер меня и занял мое место подпорки или костыля, приговаривая громким властным тоном:
— Позвольте мне. Я сильнее, чем этот парень. Я в момент доставлю вас, мистер Джулиард, в ваш офис. Вы только обопритесь на меня.
Отец оглянулся назад, где я остался стоять. И мне было видно, что он собирался протестовать, защищая меня. Но такая перемена вполне меня устраивала, и я просто помахал рукой, чтобы он спокойно шел к штаб-квартире. Все оставшееся расстояние мужчина важного вида почти нес подпрыгивавшего на одной ноге отца. Их окружала группа наблюдателей, что-то сочувственно бормотавших и предлагавших помощь.
Я шел за отцом. Это получилось вполне естественно. До меня донесся высокий голос, кричавший что-то нам вслед. Я оглянулся и увидел Полли, бежавшую по площади.