И в самом деле, ухаживал Вадик за ней или нет? Тогда, в Сочи ей казалось, что они просто проводят вместе вечера, потому что оказались единственными близкими по возрасту жильцами одного дома. Вадик, уезжая, даже адреса ее не попросил и писем писать не обещал. Однако теперь, пройдя через пристальное наблюдение за поведением Марика и исступленные поиски признаков влюбленности с его стороны, Наташа стала понимать, что те же самые признаки можно было увидеть и в поступках и словах ее южного приятеля. А ведь он почти такой же красивый, как Марик, и умный, книжек много читал, и воспитанный, и добрый. Только он намного моложе Марика, а в остальном... Может быть, Инка не так уж и не права, утверждая, что Марик на свете не единственный? От этой мысли ей стало почемуто грустно. Выходит, ничего необыкновенного в Марике нет, и гдето на Земле, а может быть даже и по Москве ходят такие же как он, чудесные, умные, красивые и добрые.
Все лето Наташа провела вместе с Инной на даче у Левиных в Подмосковье. Она набрала с собой учебников для десятого класса с твердым намерением заниматься каждый день. Все равно Марик женится и уедет из их квартиры, а годовалую Иринку Нина увезла кудато в деревню, к родственникам Николая. Инна только плечами пожала, увидев перевязанную бечевкой стопку учебников, взятых у когото из выпускников (новые будут выдавать в школе только в сентябре).
- Ты что, серьезно? - спросила она, насмешливо глядя на подругу.
- А что? Я всегда летом занимаюсь, ты же знаешь. И потом, я папе слово дала, что в десятом классе у меня не будет ни одной "четверки" в табеле.
- Ну смотри, - Инна притворно вздохнула. - Жалко, конечно, но ничего не поделаешь, раз ты слово дала.
- А что? - забеспокоилась Наташа. - Я не понимаю, о чем ты.
- Натуля, да ты хоть представляешь себе, что такое лето в дачном поселке, где живут одни профессора, академики и известные артисты?
- Не представляю, - честно призналась Наташа. - У нас нет дачи, я только к тебе иногда приезжаю, да и то зимой, на лыжах кататься.
- Вот тото и оно! Ладно, что я тебе буду рассказывать, сама увидишь.
И Наташа увидела. На много лет запертая любовью к Марику и непомерным честолюбием в четырех стенах своей квартиры, она даже не подозревала, что есть и такая жизнь, полная веселья, шумных компаний, анекдотов, песен под гитару и танцев под магнитофонные записи зарубежных певцов и ансамблей. Она не знала, что можно гулять всю ночь и ложиться только на рассвете, что можно ездить на родительской машине на озеро купаться, жарить шашлыки на берегу, сидеть по вечерам у костра и обмениваться долгими многозначительными взглядами с сидящим напротив сыном врача из Кремлевской больницы или с сыном известного кинорежиссера, а потом бродить с ним, взявшись за руки, по извилистой тропинке вдоль леса, с замиранием сердца думая: "Обнимет или не обнимет? Поцелует или не решится?" Никаких ограничений и запретов на поздние возвращения не налагалось, присматривала за девочками Инкина тетка, с пониманием относившаяся к юношеским забавам и твердо знающая из многолетнего опыта дачной жизни, что в таком почтенном респектабельном окружении ничего плохого с ее подопечными случиться не может.
Учебники, естественно, были забыты, и мысль о женитьбе Марика не вызывала больше отчаянной боли во всем теле. Так, небольшой укол гдето в области сердца. Спохватилась Наташа только в начале августа, когда из подъехавшей к дому машины Инкиного отца Бориса Моисеевича Левина вылез Александр Иванович, отец Наташи.
- Ну, как вы тут? - добродушно осведомился отец, оглядывая огромный, поросший соснами участок и просторный деревянный дом. - Борис Моисеевич давно меня звал вас проведать, вот, наконец, выбрался.