- Кондратий Петрович, спишь? Вставай, пора!
Егорин приподнял голову.
Перед ним стоял Иван Семенович в пальто нараспашку, в шляпе сдвинутой на затылок. Лицо у него было бледное, как у человека, не спавшего всю ночь и изрядно выпившего.
- Будет спать-то, - продолжал Иван Семенович, подсаживаясь на кровать, - проспишь царствие небесное... А я, брат, вчера с твоей легкой руки отыгрался, да и выиграл еще рублей четыреста с лишним взял.
Егорин, ничего не отвечая, встал и, позевывая подошел к угловому столику, на котором стоял будильник.
- Здорово я сыпанул, уже второй час! - пробормотал он.
- Ну ты вот что, Кондратий Петрович, распорядись-ка, брат, насчет опохмелья. Голова у меня трещит. Дома сегодня только показался: прямо беда. Отец волком смотрит, молчит, а мать, та давай меня отчитывать. И пьяница ты, дескать, и картежник, непутевая голова. Слушал я слушал, махнул рукой и ушел.
- Женить тебя надо, так тогда остепенишься, - иронически заметил Егорин.
- Ох, не говори, брат, надоели они мне с этой женитьбой. "Женись, да женись!" А на кой ляд мне жениться...
- Коли Катька жива, - подхватил Егорин.
Легкое облачко грусти прошло по лицу Ивана Семеновича.
- Жива-то она жива, да что толку, - грустно вздохнул он.
- Ну ладно, буде горевать... Анфиса, а Анфиса! - Егорин постучал в стенку, - собери-ка нам закуски, вот брата твоего опохмелять надо.
Минут через 15 Егорин и Иван Семенович сидели за графинчиком водки и, обмениваясь замечаниями, то и дело опустошали рюмки.
По мере того, как содержимое в графинчике улетучивалось резко определялось душевное состояние собутыльников: Иван Семенович все чаще и чаще вздыхал, хватаясь за голову, по временам затягивая какую-то грустную протяжную песню; Егорин же по мере опьянения, наоборот, глубже уходил в себя и только вырывавшиеся порой гневные восклицания, неизвестно по чьему адресу направленные, обнаруживали, какая злоба кипит в его душе. Мысли его, как и следовало ожидать, были заняты таинственным исчезновением тридцати тысяч.
Когда графин был допит, Иван Семенович слегка пошатываясь поднялся из-за стола и, с шумом отодвигая стул, крикнул: "гулять, так гулять! Едем брат!"
- Куда, - вскинул на него глаза Егорин.
Иван Семенович покосился на дверь, подмигнул Егорину и намереваясь возбудить подозрения в жене последнего, объяснил:
- К Ухареву поедем, он обещал нового рысака достать.
- Что ж, пожалуй, поедем! - согласился Егорин. - Анфиса Семеновна! крикнул он жене. - Ты нас обедать не жди, в гостях пообедаем.
- Налили зенки-то, - ворчала жена Егорина, когда они проходили через лавку, - опять с петухами воротишься домой.
Отойдя саженей десять от дома, Иван Семенович расхохотался и хлопнул Егорина по плечу.
- Облапошили бабу! Нет, мы, Кондратий Петрович, с тобой знаешь куда зальемся? К Орлихе!
- Чего там не видали-то! Уж пить, так пить, как следует. Ты, ведь четыреста рублей, говоришь, выиграл, так и развернись по-настоящему... в "Европу", аль в "Россию" поедем!
- Что ж и это можно.
Они взяли извозчика и покатили прямо в "Россию".
Было часов семь вечера. В общей зале гостиницы, куда мимоходом заглянули наши друзья, народа было всего два или три человека. Из биллиардной доносился звук шаров. Не снимая пальто Иван Семенович и Егорин пошли наверх. Перед ними появился лакей в почтительной, ожидающей позе.
- Дай нам кабинет, - отрывисто бросил Иван Семенович, - угловой свободен?
- Так точно!
- Ну, вот, и отлично, здесь мы и обоснуемся.
Они прошли в кабинет.
Это была большая высокая комната, оклеенная темно-зелеными обоями, стоял стол, покрытый белоснежной скатертью. В углу виднелось пианино. Лакей повернул кнопку и мягкий бледный свет электричества залил кабинет.