Конечно, ее будут искать, скорее всего Павел или Адочка, а то и вместе, будут предпринимать всяческие попытки вернуть в лоно, направить в нужное русло, но сейчас сознание опустошенности заставляло ее разум расслабиться, пока не настанет второе дыхание, если вообще настанет.
Прятаться Таня и не собиралась. Правда, здесь, у Анджелки, ее и не так просто вычислить. Пока не объявлен всесоюзный розыск, ей было покойно, даже выйти куда-то не хотелось. Честно говоря, она точно не знала название улицы, на которой торчала Анджелкина новостроечная девятиэтажка. Что дома, что улицы все на одно лицо единого соцлагеря: какая разница - Бухарестская или Будапештская, если один и тот же ориентир - очередная экзотическая помойка или забор, заляпанный словечками общечеловеческого содержания. А за забором обязательно новенький стеклянный с полупустыми прилавками универсам. У входа рыщут сердитые старушки. Поднаторевшие в рубках за колбасой, они мгновенно выявляют несправедливость, устанавливая свои незыблемые правила очереди. И ничто не сломит их несгибаемой железной воли, и ничего не стоит ради идеи въехать авоськой по харе милиционеру... Несчастным старухам не снился тот харч, которым затаривался для дома Якуб.
Гостеприимство, чувство благодарности или интуитивное понимание Таниной нужды - неважно, что двигало этим восточным мужиком. Ей было хорошо в его доме. И в нынешнем своем состоянии едва ли не главную прелесть этого дома она находила в том, что здесь можно было одновременно быть - и не быть. Никто своим обществом не докучал, но в нужную минутку под рукой оказывалось все - тарелка супа и стакан вина, пахучий косячок и дружеское ухо, приятная музыка и пенистая ванна. Даже бесконечные наплывы Якубовых "своих людей" - земляков, родни, подельников - шли словно в обход Тани, никак ее не затрагивая. Стоило ей появиться у них на глазах, гортанный кавказский базар моментально стихал, и каждый отмечал ее присутствие почтительно-медленным кивком. Она могла только догадываться, что напел про нее Якуб. Косвенно ее догадку подтвердила Анджела:
- А Якуб никогда из твоих рук ничего не берет.
- То есть?
- Ну, раньше, к примеру, я могла вино купить, правда, наливал всегда он сам...
- Хочешь сказать, если я ему стакашок поднесу, он не выпьет?
Анджелка кивнула. Таня удивленно уставилась на подружку, и та, улыбаясь, стала ехидно объяснять:
- Знаешь, у них такие женщины! Могут что угодно в вино подлить, в пищу подмешать, чтобы мужика завязать.
- Как это? - обалдела Таня.
- Ну ты наивная! Ну, приворожить. Чтоб ни на кого не стояло.
- И он в это верит?
- А ты нет?
Она пожала плечами, но решила все проверить.
- Кто готовил? - спросил Якуб, садясь вечером за стол.
- Я, - мгновенно ответила Таня, хитренько подмигнув Анджелке.
Он вытянул ладони, закрыл глаза, пробурчал под аккуратно подстриженными усами "Бисмилаху рахману рахим", провел руками по лицу и только после этих манипуляций взялся ломать хлеб. Непонятно. И Таня выждала время, чтобы затосковала Анджелка, а Якуб стал забивать "беломорину". Она тихонько вышла в узкий коридор, мягко открыла дверцу "Саратова", достала початую бутылку "Киндзмараули" и вынесла бокалы с разлитым вином на подносе, прихватив заодно блюдце с тонко наструганной бастурмой. Якуб сосредоточенно вбивал косяк ногтем большого пальца, потому и не заметил вошедшей с подносом Тани.
- Может, курнем на красненькое? - предложила она и протянула бокал Якубу.
Тот внимательно поглядел на протянутую руку, потом на Таню и мотнул черной гривой волос.
- Не хочешь или боишься? - пристально глядя ему в глаза, спросила Таня.
- Чего бояться, да? - удивился он.
- Может, не веришь мне?
- А кто женщине верит, да?
Анджелка в этот момент закатила глаза от возмущения. Таня решила перевести все в шутку.