И вправду, может, выпить, надраться как свинья, забыться - и забыть дикую, не укладывающуюся в голове сцену дома? А дальше?
Он закурил, взял в руки стакан, задумчиво повертел, поставил на место. "Где я? Зачем? Что я здесь делаю? Докурю и уйду. Докурю, отогреюсь и уйду. Куда?"
Фигура на диване зашевелилась, подняла кудлатую голову.
- Шурка, принес?.. Не, это не Шурка... А Шурка где? А, вот он где... А ты кто?.. - Женщина протерла глаза и вдруг усмехнулась. - Готово. Допилась. Глюки пошли. Тени прошлой жизни... Ну, здорово, призрак Павла Чернова!
Павел вздрогнул от неожиданности и пригляделся к женщине. Натали . Наташка Бурихина, сокурсница.
- Здорово-то здорово, только я не призрак...
Не надо печалиться, Вся жизнь впереди, Вся жизнь впереди, Надейся и жди!
"И кто это в такую рань радио врубил?" - беззлобно полюбопытствовал Павел и потянулся, уперевшись ладонями в чужую стенку. Он нехотя приоткрыл глаза. Аккуратная старушечья комната, всюду салфеточки, тканые коврики, фотографии в рамках. За стеной гремели посудой, что-то шумно жарилось. Все это сразу же напомнило, что он не дома.
Не надо печалиться...
Да это ж вовсе не радио. Это поет его внутренний голос. "Господи, отчего мне так хорошо, когда все так плохо!" Усилием воли он заглушил в себе песню, сдержал бодрые ноги, готовые выкинуть его тело из чужой постели и чуть ли не пуститься в пляс, и поднялся нарочито медленно, сосредоточенно. Столь же медленно надел брюки, рубашку, вышел...
Наташка, хоть и пьяная, сообразила уложить его в комнате Шуркиной матери, которая уехала погостить к сестре в Тихвин. Там-то Павел и проснулся под оптимистическую песнь собственного внутреннего голоса...
На кухне сидела растрепанная Наташка в тренировочных брюках и хлопковой рубахе навыпуск и жадно трескала яичницу. Перед ней стояла пиала с огурчиками, ополовиненный стакан красного вина и темная бутылка без этикетки.
- Привет! - весело сказала она. - Проснулся уже? Примешь? - Она показала глазами на бутылку.
- Нет, - сказал Павел.
Она изумленно посмотрела на него, потом кивнула.
- Ну да, ты ж не с бодуна. Ночью пришел... А я вот возьму еще грех на душу. - Она залпом выпила недопитый стакан и налила другой. - Не могу по утрам без этого дела. Затемно еще на вокзал сбегала, разжилась. Теперь ничего уже. И жрать сразу захотелось.
Павел взял из пиалы огурец, отрезал хлеба. Ел он на ходу - подошел к раковине, забитой грязной посудой, открыл кран, бочком приспособил под струю чайник, поискал спички, зажег конфорку, поставил чайник на газ.
- Зачем тебе все это надо? - спросил он.
- Что? - не поняла Наташка.
- Ну это, - он обвел рукой кухню. - Бардак весь этот, водочка по вечерам, бормотуха по утрам?
- Не учите меня жить, - хихикая, отозвалась Наташка, а потом ответила уже серьезно. - А вы можете предложить что-то другое? Перевыполнять план, копить на "Запорожец", по досточке возводить скворечник на дарованном начальством куске болота? Или в парторги податься?.. Впрочем, ты ведь у нас, Пашка, элита, не понять тебе нашей безнадеги.
- Элита! - Павел усмехнулся. - Скажешь тоже! На работе ничего хорошего, кроме плохого, а дома... - Он замолчал и добавил невесело: - Вот и прибился я к вашему бережочку.
- А дома-то что? - Наташка смотрела на него выжидательно.
- Ладно, проехали. - Не хотелось травить душу жалостью к себе, плакаться в чужую жилетку. - Ты лучше о себе расскажи. Я вчера, когда Шурка меня сюда приволок...
- Кто кого приволок - это еще вопрос, - вставила Наташка.
- В общем, когда мы пришли и я увидел здесь тебя, так просто обалдел. Тебя-то каким ветром сюда занесло?
- Долго рассказывать. А с другой стороны, куда спешить, суббота на дворе, - философически изрекла Наташка и налила себе еще стакан.
- Шурке оставь, - сказал Павел. - Проснется ,- тоже захочет.