Повторяю, организм у вашей жены фантастически сильный./Сознание может вернуться в любую минуту.
Павел подошел к кровати, сел на стул, освобожденный медсестрой, и лишь затем спросил у врача:
- Можно?
- Можно-можно. Только больную не теребите и капельницу не трогайте.
Павел осторожно взялся за Танину руку, свободную от капельницы. Рука была теплая, расслабленная. Он не сводил глаз с Таниного лица, надеясь на этом немом и прекрасном лице прочесть ответы на непростые свои вопросы.
- Таня, - прошептал он. - Танечка, как же так?
- Пять минут, - сказал Семен Витальевич. - Я покурю пока.
Он вышел в коридор и деликатно прикрыл за собой дверь.
Павел сидел и молча гладил безучастную Танину руку, глядя в ее закрытые глаза.
- Я люблю тебя, - через некоторое время произнес он. - Все еще люблю. Но ты не, волнуйся, это пройдет, обязательно пройдет. Ты только поправляйся, хорошо? А я... я обещаю забыть тебя. Только знаешь что? И ты отпусти меня. Отпусти, пожалуйста, умоляю. Позволь мне забыть, позволь не любить тебя, помоги мне, прошу... Больше я ни о чем и никогда просить не стану.
Она не шелохнулась. Только грудь ритмично вздымалась под простыней.
- Впрочем, знаешь, я согласен, - продолжил Павел, - я согласен даже всю жизнь мучиться тобой, если это нужно тебе, если это необходимо для того, чтобы ты вот сейчас встала и пошла... Нужно?
Молчание. Павел поднялся и навис над лежащим телом.
Встань и иди! - неожиданно выкрикнул он.
Она лежала по-прежнему.
Павел отшатнулся от кровати, выпрямился, одернул пиджак и направился к двери.
- Прощай, - не оборачиваясь, сказал он.
В коридоре у самой двери стоял Семен Витальевич с дымящейся папиросой.
- Все? - спросил он.
- Все, - ответил Павел. - Дайте закурить, пожалуйста.
Он дрожащей рукой взял протянутую "беломорину, прикурил от папиросы врача, жадно затянулся.
- Пожалуйста, дайте мне знать, как только она придет в себя. Я оставлю вам домашний телефон, рабочий...
- Всенепременно, - заверил врач. - Вам второму, клянусь.
- Почему второму?
- Сначала следователю. Он так сказал. Гражданский долг, ничего не попишешь.
Оба помолчали.
- С Лариным Иваном Павловичем пообщаться не хотите? - спросил врач. - А то он тут же, двумя этажами ниже.
- Спасибо, не хочу, - ответил Павел.
Семен Витальевич позвонил на следующий день, и на следующий, и на следующий.
Все та же картина. Никаких изменений. Посещения пока не разрешаются.
Следователь Чернов не звонил. У Павла же связываться с ним не было никакой охоты.
На пятый день, примерно в полдень, Семен Витальевич позвонил Павлу прямо на работу. Голос врача звучал растерянно и даже несколько виновато.
- Утром ваша жена пришла в сознание, - сказал он и замолчал.
У Павла дрогнуло в груди.
- И что? - спросил он.
- И ничего. Я не успел ни поговорить с ней, ни даже толком взглянуть. Как только медсестра из ее палаты пришла сообщить мне, в кабинет явилась важная делегация. Представитель Минздрава, республиканской прокуратуры, еще какие-то деятели. Показали удостоверения и предписание о незамедлительном переводе Черновой Татьяны Всеволодовны в подмосковную клинику Четвертого управления Вы знаете, что такое Четвертое управление?
- Знаю.
- Я, естественно, тут же позвонил следователю, но там никто не брал трубку... Короче, мне ничего не оставалось, как подчиниться предписанию. Я отдал им историю болезни и распорядился подготовить больную к перевозке. У них был свой транспорт. А ваша жена... она как будто ждала их. Сама приняла душ, оделась тоже самостоятельно - они привезли ей новую одежку, белье... Села с ними и уехала.
- Куда? Они оставили точный адрес?
- В том-то и дело, что не оставили. В предписании сказано только: "В одну из подмосковных клиник Четвертого управления Минздрава".