Обком был представлен верной Мариной Александровной, которая пришла с мужем, - оба выглядели постаревшими, растерянными, - несколькими машинистками, буфетчицей, уборщицей и двумя офицерами Девятого управления, которым присутствовать здесь полагалось по должности. Никто из чинов, несмотря на то что отставка Дмитрия Дормидонтовича еще не была принята официально, не приехал. С комбината, где работала Елена, прибыл главный технолог Левский, месткомовский деятель, явившийся с казенным венком из пластмассовых цветов, и неприметная старушка Хорольская. Больше из отдела не пришел никто, хотя о трагической гибели их сотрудницы извещало траурное объявление в холле комбината. Таково было коллективное решение работников отдела, потрясенных сначала жалким видом вернувшегося из Парижа Воронова, а потом и рассказами Кузина, которому Воронов незадолго до неожиданной смерти жены два дня подряд изливал душу за бутылкой. Лидию Тарасовну, находившуюся в невменяемом состоянии в больнице, врачи категорически запретили везти сюда. И еще рядом с Павлом и Дмитрием Дормидонтовичем стоял неизвестный никому более морской офицер, третьим, после отца и брата, бросивший на гроб горсть земли.
Даже Марина Александровна узнала в нем Рафаловича только на поминках.
Леня заматерел, сильно раздался вширь, начал лысеть. Телеграмма Павла застала его за очередным сбором чемоданов в Москву, по казенной надобности. В Ленинград он вырвался уже из столицы, всего на день. Помянув Елку вместе со всеми, он извинился и пошел одеваться - перед отъездом надо было еще заглянуть к родителям. Павел проводил его в прихожую.
- Знаешь, Поль, спасибо тебе, - сказал Рафалович на прощанье. - За все эти годы я старался забыть Елку и, как мне казалось, забыл. Но все равно что-то такое скребло в душе. Теперь этого нет. Простившись с Елкой, я с прошлым простился, освободился от него. Спасибо. И извини, что в такой день я о себе...
- Это нормально, - сказал Павел. - Скажи хоть кратенько, как ты вообще?
- Нормально. Служу.
- Не женился еще?
- На грани... Кстати, она из нашей школы. На два класса младше нас.
- Совсем мелюзга. - Павел грустно улыбнулся. - Наверняка не помню.
- Училась вместе с Таней, сестренкой Ника Захаржевского. Ее-то ты помнишь, надеюсь?
Павел сглотнул. Хороший вопросик, ничего не скажешь... Да, но ведь Ленька три года жил на Севере, ни с кем из старых друзей не общался и не знает ничего.
- Смутно, - ответил он, отводя взгляд.
- Да-а, - протянул Леня. - Вот так оно все и забывается, и друзья, и любимые женщины. Даже Елку помянуть никто не пришел... Кстати, я понимаю, что сейчас не подходящий момент об этом говорить, но почему бы нам в следующий мой приезд не собраться всей компанией?.. В смысле, кто остался, - смущенно добавил он.
- Да для меня, в общем-то, никого и не осталось, разве что ты снова появился... Леня моргнул.
- Как же... как же так? Вы-то никуда не уезжали. И Ванька здесь, и Ник, кажется, тоже - я его имя в титрах одного фильма видел, ленинградского...
- Так получилось, - помолчав, сказал Павел. - Ни того, ни другого видеть я не хочу... Потом расскажу, ладно?
- Ладно. Родителей береги... Скоро увидимся - у меня следующая командировка в январе намечается. Тогда и поговорим, добро?
- Добро, - сказал Павел и крепко пожал протянутую руку. - Будь счастлив, Фаллос!
Ленька притворно нахмурился, потом подмигнул Павлу и вышел.
Нет, в следующий приезд надо, обязательно надо поднять старых друзей. Если вместе не хотят, то хотя бы поодиночке. Узнать, как они теперь - Ванька, Ник... Сестренка его, красотуля рыжая... И Таня, Ванькина жена - лучшее, пожалуй, воспоминание в его жизни. И самое сокровенное.