На закате они снова постучались в домик, и на этот раз появилась сама Кондратьевна, сморщенная старуха, такая же кособокая, как ее жилище. Поплевав на землю, она двинулась к Павлу и стала водить вокруг него руками и что-то пришептывать.
- Да не меня... - сказал удивленно Павел. Кондратьевна продолжала водить руками, а веснушчатая женщина сердито зашептала:
- Тс-с... Порчу снимает, не мешай...
- Так я жену показать приехал...
- Она сама знает, как лучше!
- Кондратьевна! - обратился Павел к старухе. Та не прекращала своих манипуляций.
- Смирно стой, - приказала веснушчатая. - Она все равно не слышит ничего.
Старуха отошла от Павла, приблизилась к Тане, с какой-то неуверенностью протянула к ней руку, тут же отшатнулась, взвыла и, придерживая руку, засеменила в дом.
- Что это она? - спросил Павел, но веснушчатая женщина отмахнулась и побежала в дом вслед за Кондратьевной.
- Ты что-нибудь понимаешь? - спросил Павел Таню.
- Ничего. А ты?
- Я тоже... Ну что? - обратился он к появившейся на крыльце молодухе. Та замахала руками.
- Уезжайте! Уезжайте отсюда! И не возвращайтесь никогда!
- Да в чем дело-то? - удивился Павел.
- Плохо ей через вас стало, вот что. Лежит, еле дышит, а рука, что она вот к этой, - она перекрестилась и подбородком показала на Таню, - приблизила, вся опухла и покраснела!
Она вбежала в дом и плотно прикрыла дверь за собой. Лязгнула закрываемая щеколда.
- Вот тебе и бабка, - сказала Таня. - Поехали?
- Но ведь надо, наверное, деньги какие-нибудь дать...
- За что? За нанесение морального ущерба? Заводи!
Возвращались они молча. Таня сидела за рулем и уверенно, сосредоточенно, на очень большой скорости вела машину. Павел сидел рядом и смотрел на нее. Он чувствовал, что эта поездка что-то резко изменила - в ней, в нем, в их отношениях или во всем вместе, - но не мог подобрать подходящих слов. У него возникло ощущение, что от него с кровью оторвали что-то родное, дорогое, привычное... Машину тряхнуло на повороте.
- Не уходи... - прошептал он.
- Это ты мне? - не оборачиваясь, спросила Таня. - Так куда же я уйду?
И все же она уходила...
Лично для Тани эта не лишенная интереса поездка к знахарке прояснила только одно - что с Нютой, что без нее, но Павел безвозвратно потерян. Тане было пусто и скучно. Конечно, можно было, прервав академический отпуск, вернуться в университет, но при одной мысли об этом с души воротило.
Она давно не вздрагивала, прислушиваясь к шагам в подъезде, ожидая мужа. Батальные сцены супружеской жизни совсем не возбуждали. Боль невысказанного, непонятого прошла, и не было никакого желания врезать ему покрепче в больное место. Какое-то время она сдерживала себя, чтобы не наговорить лишнего, теперь же неважно стало, уязвит его колкий язычок или нет. Таня не торопилась резать и без того слишком тонкую нить их отношений, но и уходить от скользких разговоров с Павлом не пыталась. Ежедневно вспыхивали между ними перепалки и так же быстро угасали: Таня подсознательно ставила многоточие, Павел лавировал, стараясь удержать ее. Она уходила. Это было заметно даже в застольной беседе или во время редких теперь ласк. Вдруг она застывала с отрешенным лицом, и взгляд ее тонул в неведомой Павлу вселенной. Тогда она отвечала невпопад, а ему казалось, что он разговаривает со стенкой.
В конце концов он сам предложил ей развеяться, отвлечься от дома, рутины. Если что-то и сохранилось в ее чувствах к нему, авось окрепнет на расстоянии.
От Павла не ускользнуло, что после этого Таня оживилась. Да она и не скрывала, что ей только того и надо было. И двух дней не прошло, как она успела согласовать с неведомыми ему друзьями место отдыха в нескольких километрах от Судака. Говорила об этом взахлеб, не чая увидеть закрытый дельфинарий при военном ведомстве и заказник с реликтовыми растениями. Отодвинуть от себя мысль о ее скором отъезде Павлу не пришлось.