Но при всяком прохождении через наше время он донимал меня жалобами; в конце концов я направил его в Амстердам - он любил мастерить, а там мог заняться шлифовкой алмазов.
Меня часто спрашивали, почему никто из ссыльных не признался, откуда он прибыл. Поглядел бы я тогда на него! Такой правдолюбец мигом очутился бы в желтом доме. Разве не сочли бы до XX века сумасшедшим человека, утверждающего, что из обычной воды можно сделать бомбу, способную разнести весь мир на куски? А ведь вплоть до XXIII века хронавигация была неизвестна. К тому же стало бы ясно, что многие ссыльные прославились благодаря плагиату. Предсказывать будущее им запрещалось, и все же они проболтались о многом. В средневековье на это, слава Богу, внимания не обращали (хотя Бэкон, к примеру, упоминает о реактивных самолетах и батискафах, а Луллий в "Великом искусстве" - о компьютерах). Хуже обстояло дело с неосмотрительно сосланными в XX век: назвавшись "футурологами", они начали выбалтывать служебные тайны.
По счастью, А.Тила, возглавивший МОЙРУ после Беттерпарта, применил тактику, известную под названием "вавилонской". Дело обстояло так: шестнадцать хроноконструкторов, сосланных в Месопотамию, решили бежать по хронопроводу, который и начали строить под видом какой-то башни; ее название (ВАВИЛОНская) было зашифрованным лозунгом заговора: "Возведем Агрегат Возвращения Из Лихой Окаянной Неволи". МОЙРА, которая засекла их проект на довольно далеко продвинутой стадии, внедрила туда своих людей под видом "новых ссыльных", а те умышленно внесли в конструкцию такие ошибки, что агрегат развалился сразу же после пуска. Этот маневр ("Смешение языков") Типа применил еще раз, внедрив в ряды футурологов некоего. Маклюэна, нашего тайного агента, и, забросив диверсионные группы в XX век, они дискредитировали оракулов будущего, сочиняя всевозможные бредни (пресловутая "научная фантастика") .
Правда, прочитав подготовленные МОЙРОЙ нелепицы, которые Маклюэну поручалось распространять под видом "прогнозов", я схватился за голову: невозможно было поверить, что кто-либо в здравом уме хоть на секунду примет всерьез байки о "глобальной деревне", в которую будто бы превращается мир, и прочий вздор, содержавшийся в этом паштете. И что же? Маклюэн произвел куда больший фурор, чем эксперты, выбалтывавшие чистую правду: он настолько прославился, что под конец, похоже, и сам уверовал в несуразицы, которые ему ведено было распространять. Его мы, впрочем, не тронули, он нам ничуть не мешал. А вот что касается Свифта с его "Путешествиями Гулливера" (где черным по белому написано о двух маленьких спутниках Марса со всеми элементами их орбит, которых никто не мог знать в ту эпоху), то это - следствие глупой промашки. Элементы этих орбит служили паролем для группы наших инспекторов в Южной Англии, и один из них, встретив в трактире Свифта, по близорукости принял его за нового агента, явка с которым была назначена. В рапорте он умолчал об ошибке, решив, что Свифт все равно ничего не поймет; а несколько лет спустя (1726) в первом издании "Путешествий Гулливера" мы прочитали об обоих спутниках Марса. Пароль немедля сменили, но это место осталось в книге уже навсегда.
Подобные промахи особого значения для истории не имели, другое дело Платон; я не могу без жалости читать его повествование о пещере, где он сидит спиной к свету, созерцая лишь тени на стенах. Неудивительно, что XXVII столетие представлялось ему единственной настоящей реальностью, а примитивное время, в которое я его сослал, - лишь "темной пещерой".