— И больше ничего? — спросил он. — Ни традиционной записки или какого-то мистического знака?
— Абсолютно ничего — лишь кисть руки с кольцом. Я позвал кого-то, чтобы побыли с Мойрой, уложив в коробку жуткую ношу и отправился в Скотланд-Ярд. Больше мне ничего не оставалось — пускай теперь они попробуют разобраться. Ни отпечатков пальцев, ни каких-либо других улик — один лишь почтовый штемпель Белхэма.
— А что было потом? — поинтересовался Уорвик, и я не без удовольствия заметил, что он все-таки немного подавлен.
— Неделю спустя, — продолжал я, предварительно осушив свой бокал, Мойра получила еще одну посылку. В ней лежала кисть другой руки и авторучка Мендингэма с выгравированной фамилией, и Мойра сразу же опознала ее. По штемпелю на марте можно было определить, откуда она отправлена; кроме того, на коробке была этикетка того самого магазина, где Мойра накануне купила несколько мотков шерсти для вязания. То есть, когда она открыла ее, у нее не было каких-либо сомнений или подозрений на этот счет.
— Она послала за вами?
Я кивнул.
— А вы? Что вы сделали? — спросил Уорвик, с трудом подавляя возбуждение.
— То же, что и раньше. И результат оказался как и в прошлый, раз никаких улик.
— Но ведь за ней, наверное, установили наблюдение? — дрожащим голосом предположил Уорвик. — Дальше, наверное, было намного проще?
— Полиция тоже так думала, но они ошибались. Как они могли установить, кто именно вступал в контакт с Мойрой, проходил мимо нее в магазине, в поезде, на автобусной остановке? Им бы пришлось вести наблюдение за сотнями людей. В общей, они сдались. Мойра уехала в деревню и в течение месяца ничего не случилось. Сам я оставался в городе, и так получилось, что за это время дважды встречался с Грегори, хотя не затрагивал в разговоре с ним этого вопроса. Вскоре после того, как Мендингэм исчез, Грегори отпустил по этому поводу несколько замечаний, но я тогда никоим образом не увязал их с происходящим.
— Да уж! — Уорвик предложил мне сигарету и выбросил свою, так и не зажженную, которую он всю изжевал.
— Затем, — продолжал я, — Мойра по почте получила ступню ноги, а спустя некоторое время еще одну — на сей раз ее доставили с нарочным. Женщина едва не сошла с ума, что, впрочем, неудивительно. Следующими поступили предплечье правой руки и левая нога, отрезанная по колено. При этом каждый раз к посылке была приложена какая-нибудь личная вещь Мендингэма, хотя, как мне кажется, не было никакой необходимости в столь изощренном демонстрировании подобной жестокости.
— Получается, отправитель словно подчеркивал моральный аспект своей мести, так ведь — с некоторой нерешительностью предположил Уорвик.
— Совершенно верно. Но последняя посылка переполнила чашу терпения. Мойра потеряла сознание и ее отвезли сначала в какой-то приют, а затем в психбольницу, где она стала утверждать, что является женой фермера, все время требовала, чтобы ей дали нож для мяса, и беспрестанно охотилась за «тремя слепыми мышами».
Я сделал паузу и поднес руки к глазам.
— Мойра всегда мне нравилась, и одно время я даже рассчитывал на некоторую взаимность с ее стороны.
Несколько минут в комнате были слышны лишь раскаты грома, треск взрывающихся молний и шум ливня за окном. Наконец Уорвик нарушил наше молчание.
— Это все? — спросил он.
Я отвел руку от лица.
— Я молил Бога, чтобы так оно и было! Вам что, требуется продолжение?
— Но вы могли бы снять с души и это воспоминание, спокойно проговорил он. — Хотя должен признать, что это действительно самая жестокая и печальная история, которую мне когда-либо приходилось слышать.
Я постарался взять себя в руки. В принципе, я почти все уже рассказал и полагал, что по завершении этой истории мы выпьем еще.
— Так вот, после того как Мойра оказалась в психбольнице, посылки больше не поступали. Она продолжала получать письма, однако ни одной ужасной передачи типа предыдущих. Неожиданно это обстоятельство поразило меня, и в мозгу словно вспыхнуло слово: «Месть».
— Грегори! — только и смог прошептать Уорвик.
— Да. Именно так мне все это виделось. Действительно, он был весьма хладнокровным человеком, хотя по-своему любил Мойру, пусть даже в его чувстве было что-то собственническое. Если выражаться вульгарно, она и Мендингэм попросту облапошили его, и он вознамерился отомстить им обоим. Это должна была быть жестокая, хитрая и долгая месть. И еще одна мысль посетила меня: не могло ли так получиться, что Мендингэм все еще жив? В конце концов, Грегори был хирургом, к тому же очень талантливым. Мендингэма же пока никто не обнаружил — ни живого, ни мертвого. В посылках же не было ни одной жизненно важной части тела. И еще я тогда подумал и буквально содрогнулся от чудовищной мысли: промежуток времени между этими посылками был достаточен, чтобы Мендингэм мог оправиться и набраться сил для того, чтобы перенести очередную операцию.
В тот самый день мы обедали с Грегори — это было впервые после его возвращения из-за границы. Совершенно случайно я обратил внимание на то обстоятельство, что Грегори не стал заказывать мясное блюдо, хотя на аппетит за столом в общем-то не жаловался. В беседе я упомянул Мендигэма, но он ограничился вежливой ремаркой. Затем я коснулся Мойры, но и эта тема его не увлекла. После этого мы стали обсуждать его новую книгу — здесь он заметно оживился, стал по-настоящему разговорчив. В частности, с жаром восхвалял моральные принципы этого племени, члены которого, по его словам, не лгали и не воровали, а супружескую измены считали самым смертным грехом. При этом они без малейших колебаний применяли смертную казнь, если считали это уместным. Если верить ему, люди эти были не аморальны, а как бы над моралью, и в подтверждение своих слов он сослался на один довольно-таки скандальный бракоразводный процесс, к ходу которого в то время было приковано всеобщее внимание. «В подобном случае», — начал он было, но затем неожиданно умолк, устало взмахнув рукой над головой и смертельно побледнев. Через пару минут он поднялся, пробормотал какое-то извинение насчет того, что мол, забыл о важном свидании, и в спешке покинул клуб. Меня тогда это откровенно поразило, я был во власти самых разных догадок и решил попытаться выследить его. На улице стояла омерзительная погода: лил дождь, грохотал гром, сверкали молнии.
— Как сейчас? — спросил Уорвик, сидя неестественно прямо и настолько крепко обхватив колени руками, что побелели суставы пальцев.
— Даже хуже, — ответил я продолжал: — Спустя часа полтора я оказался поблизости от его баржи и увидел объект своего наблюдения: Грегори плыл на небольшой шлюпке к дальнему краю судна. Естественно, я был лишен возможности преследовать его и потратил не менее получаса, чтобы аналогичным способом добраться до баржи, что в конце концов мне удалось. В одном из окон, тщательно закрытом плотными занавесками, я разглядел луч света. Мне не надо было особо заботиться о бесшумности своего продвижения, поскольку шум дождя заглушал все остальные звуки. Я подобрался к окну и попытался заглянуть внутрь, но смог разглядеть лишь пустой угол какой-то комнаты. Однако я продолжал ждать, словно приклеенный к тому месту. Вскоре до меня донесся специфический запах, как будто что-то поджаривали на огне, и я готов был поклясться, что несмотря на завывание ветра, я расслышал поистине зловещий смех. Не могу сказать, сколько времени я так прождал, но внезапно почувствовал, что меня сковала жестокая судорога. Я попытался было встать, но одна нога отказывалась служить и я всем телом навалился на раму длинного окна. Запор не выдержал, окно распахнулось, и я ввалился в комнату. В следующее мгновение я, невзирая на боль в ноге, поднялся и оказался лицом к лицу с Грегори, который взирал на меня как дьявол во плоти.
За его спиной виднелся большой камин, встроенный в стену баржи. Огонь, очевидно, отгорел, и теперь очаг был полон полыхающих жаром углей. На каминной решетке я увидел то, что мне показалось солидным куском говяжьей туши.
Несколько секунд я сидел, молча облизывая пересохшие губы. На Уорвика было страшно смотреть — настолько исказилось его лицо. Сквозь плотно сжатые зубы он с трудом пробормотал:
— Продолжайте.
— Не говоря ни слова, Грегори бросился на меня, держа в руке огромный кухонный нож. Мне каким-то образом удалось увернуться и, метнувшись в сторону, я изловчился и что было силы ударил его кулаком в лицо. Он рухнул как подкошенный. То, что он сошел с ума, до меня дошло почти сразу тогда же я понял, что в этом помещении было нечто такое, что ему хотелось скрыть во что бы то ни стало. Но что именно?