Там все хранят аккуратно, сказала девушка. Специальное помещение, постоянная температура, чистота По ночам дежурит сотрудник.
Какой сотрудник? тихо спросил директор. Разрешите полюбопытствовать: какой сотрудник? И, не дожидаясь ответа, отчеканил:Сторож! Самый обыкновенный сторож! Тот самый сторож, мои уважаемые коллеги, которого вы почтительно зовете дядей Васей.
Дядя Вася очень добросовестно относится к своим обязанностям, возразила девушка.
Добросовестно, согласился директор, уныло поглаживая бородку. Даже слишком добросовестно. Вчера, в одиннадцать ночи, он позвонил мне и сказал, что эти двое ну, «Марсианин» и «Аристотель» вдруг начали говорить. Вы понимаете, уважаемые коллеги? Они начали говорить. Начали спорить.
О чем? нетерпеливо спросил юноша в ковбойке.
Ах, вас интересует, о чем? очень вежливо сказал директор. Я предвидел это и потому вчера звонил вам. Вам и всем остальным. Но никого не оказалось дома. Да. И к дяде Васе я приехал один. Так вот, «Марсианин» и «Аристотель» действительно спорили. Они орали во всю мощь своих железных глоток. В зале гремело так, словно работал паровой молот.
Значит, опыт все-таки удался! воскликнула девушка. О чем же они спорили?
О чем? спокойно переспросил директор. А вот о чем. «Аристотель» утверждал, что в чемпионате по футболу на первое место в группе «А» выйдет команда «Крылья Советов». А «Марсианин» визгливым и вибрирующим голосом, который для него придумал один фантаст, упрямо повторял: Чепуха, чепуха, чепуха!.. Девяносто семь и шесть десятых процента, Сын Голубой планеты, за то, что победит команда «Динамо». Да! «Аристотель» сыпал фамилиями игроков, ссылался на спортивных обозревателей и и прошу не смеяться! рявкнул директор. Не вижу в этом ничего смешного!
Мы не смеемся, сказала девушка. Мы стараемся не смеяться. Ничего не случилось. Просто эти машины плохо запрограммированы, вот и все.
Вы так думаете? обернулся к ней директор. Так вот, я все выяснил. Дядя Вася, дежуря в хранилище, в течение трех лет слушал все передачи со стадионов. Больше того, кое-кто из вас любил заходить туда по утрам, так сказать, для обсуждения спортивных новостей. Да. И никто не вспомнил, что рядом машиныпусть старые и плохие, но машины. Никто не вспомнил, что автоматы имеют акустические приемники и, следовательно, могут
Голос директора потонул в общем смехе.
Не огорчайтесь, пожалуйста, сказал юноша в ковбойке. Автоматы не представляют ценности; они, в сущности, не нужны. Но, если хотите, можно легко убрать эту лишнюю информацию о футболе.
Нет, нет, тут нужно разобраться, возразила девушка. Пусть автоматы считались неудачными, негодными, но теперь они спорят о футболе. Разве это не свидетельствует, что машина может мыслить как человек? То есть, почти как человек.
Директор покачал головой.
Мой юный друг! ехидно сказал он. Это работают блоки анализаторов вероятности, и только. Как можно утверждать, что автоматы мыслят, когда один из них твердит о команде «Крылья Советов», а другойо «Динамо»! Ребенку же ясно: первенство возьмет «Торпедо». Вы когда-нибудь бываете на стадионах?
СТРАННЫЙ ВОПРОС
Анатолий Сергеевич Скляров, тридцатилетний профессор истории, удобно устроившись на диване, в сотый раз перечитывал «Трех мушкетеров». Кардинал Ришелье вызвал к себе дАртаньяна, и это волновало Анатолия Сергеевича, хотя он знал, что все окончится благополучно. Кардинал уже вручил смелому гасконцу патент на звание лейтенанта, когда из-за стены послышался робкий стук. Анатолий Сергеевич взглянул на часы: было два часа ночи. Он отложил книгу и встал с дивана.
Вторую половину дачи снимал учитель математикитихий, застенчивый старик. За две недели Скляров, поглощенный работой над статьей для исторического журнала, обменялся со своим соседом лишь несколькими незначащими фразами.
Анатолий Сергеевич закурил сигарету и подошел к окну. Стук повторился. Это был очень странный стук: несколько робких ударов, потом пауза и снова робкие удары.
Скляров застегнул пижаму и вышел на веранду. Математик стоял в дверях своей комнаты.
Извините, пожалуйста, быстро сказал он, увидев Склярова. Я решился потревожить вас Он кашлянул и умолк.
Что случилось, Семен Павлович? спросил профессор, внимательно глядя на соседа.
Старик, как всегда, был одет в черный, тщательно отглаженный костюм. Но по галстуку, слишком яркому и наспех завязанному, Скляров понял, что произошло нечто чрезвычайное.
У Семена Павловича было очень доброе лицо, и сейчас оно показалось Склярову особенно милым и располагающим. Профессор подумал, что такие лица бывают у старых детских врачей, для которых главное орудиепотемневший от времени деревянный стетоскоп.
Что же случилось? повторил Скляров.
Математик сконфуженно погладил пышные, еще сохранившие лихость усы и неуверенно произнес:
Машина Она сейчас будет говорить. Я полгода ждал, и вот сейчас зажглась контрольная лампочка. Выпрофессор, доктор наук, и только потому я осмелился в столь поздний час для объективности.
Скляров хотел было сказать, что он ничего не понимает в машинах, но старик был взволнован, и Анатолий Сергеевич не стал возражать.
Они прошли в комнату, которую занимал математик. «Да, не очень уютно», - подумал Скляров, бегло оглядев комнату. Заваленный книгами стол, аккуратно застеленная серым солдатским одеялом железная койка, пузатый шкаф с резными ножкамивсе было сдвинуто в один угол. С потолка свисала на черном шнуре лампа, прикрытая вместо абажура листом картона. На стульях в беспорядке лежали подшивки потрепанных журналов, коробки с радиодеталями и инструментами. В комнате пахло ночной сыростью и цветами. Вдоль стены, на полу, выстроились стеклянные банки с распустившимися розами.
Семен Павлович показал на подоконник:
Вот, пожалуйста, взгляните
У открытого окна стоял очень старый радиоприемник «СИ-235». Скляров удивленно посмотрел на Семена Павловича.
Это только футляр, объяснил математик. Он говорил шепотом, словно боясь, что машина его услышит. Футляр, знаете ли, не имеет значения. А машина внутри. Вы садитесь, пожалуйста
Он принес Склярову стул, а сам продолжал ходить по комнате. Рассказывая, он снимал и надевал очки. Они были тоже старые, с круглыми стеклами и металлической оправой, оплетенной каким-то шелушащимся материалом.
Я собрал ее полгода назад, говорил математик. Разумеется, вы знаете, что идет дискуссия о том, может ли машина мыслить. У меня, конечно, нет необходимой подготовки Нет, нет, вы только не подумайте, что я собираюсь выступать со своим мнением. Я поставил маленький эксперимент Он смущенно улыбнулся:Может быть, экспериментслишком громкое слово. Это только простой опыт, не больше. Дело в том, что Эйнштейн однажды высказал такую мысль Вот я вам процитирую на память: «Что бы ни делала машина, она будет в состоянии решить какие угодно проблемы, но никогда не сумеет поставить, хотя бы одну». Не правда ли, глубокая мысль Вы можете подумать, что я имею дерзость спорить с Эйнштейном. Он протестующе взмахнул руками:Нет, я только поставил опыт. Это первая машина, которая специально предназначена для того, чтобы ставить проблемы.
Скляров уже не слушал математика. Он смотрел на Семена Павловича, машинально кивал головой и думал о том, что старик даже не подозревает, насколько грандиозен его эксперимент. Анатолий Сергеевич почему-то вспомнил другого учителяЦиолковского и почтительно спросил:
Ваша машина она может пригодиться для астронавтики?
Математик поверх очков удивленно посмотрел на Склярова.
Не знаю, я об этом не думал, произнес он извиняющимся тоном. Конечно, в какой-то степени Скажем, для разведки неисследованных планет.
Скляров нетерпеливо перебил:
И вы никому еще не показывали эту машину?
Нет
Семен Павлович окончательно смутился. Он стоял перед профессором, высокий, худощавый, по-стариковски нескладный и взволнованно потирал руки. Анатолий Сергеевич вдруг насторожился. Как всякий гуманитарий, он был уверен, что открытия рождаются лишь в лабораториях, оборудованных по последнему слову техники. В чем оно состояло, это последнее слово техники, он представлял себе довольно смутно и потому вкладывал в это понятие особо торжественный смысл.