Женя хотела подняться и уйти, но вспомнила, как она одета, и продолжала сидеть. Не собирался вставать и Колесов.
Ну, что ж вы не идете?! Уходите! Слышите!..
Колесов стал закуривать. Видно было, что первым он не уйдет, и Женя, улучив минуту, когда он стал одной рукою зажигать спичку, зажимая коробку меж колен, вскочила на ноги и не по тропинке, а прямиком по по севам поспешила к ребятам.
Колесов остался сидеть и сидел довольно долго. Ре бята то и дело докладывали:
Все еще сидит! Поднялся! Пошел. Пошел к нам в поселок. Это ваш знакомый?
Да, мы вместе ехали сюда на работу.
Он с войны?
Да, с войны.
Ой, Евгения Михайловна! Попросите его рассказать! Мы позовем! Хорошо?
Под вечер, когда Женя возвращалась домой, Колесов, сидевший у нее на крыльце, поднялся навстречу:
Вы послали меня «своей дорогой», и я никуда не свернул. Все еще надеюсь, что исполнится ваше пожелание: «Желаю счастья...»
Женя внутренне улыбнулась: «Все повернул в свою пользу! И как я могла так сказать?!»
Она молча отомкнула дверь и вошла в свою квартиру. Вслед за нею вошел Колесов и сел на стул возле окна.
Женя так же молча стала наводить порядок: поправила подушку, одеяло, скатерть, а затем ушла к рукомойнику, стоявшему в углу за ситцевой занавеской, и стала мыть ноги, лицо, шею, руки.
Молодчина вы, Женя,начал Колесов, когда она вернулась к столу.Агния Петровна рассказала мне, как вы жили, что делали. Таких, как вы, немного на свете. В этом я с ней согласен. Все эти годы я не забывал о вас. А та прогулка в лес, и эти несчастные индейцы стояли передо мной как на ладони. Помните, тогда вы запустили руку в мои волосы и сказали: «Ах, голова, голова! Чем ты только набита. Меньше было бы в голове, больше бы досталось сердцу». Верно, в голове у меня и то, что нужно, и то, что ненужно. Но, верьте мне, хватит для нас и того, что в сердце...
Женя молчала. В это время девочка-ученица принесла ей хлеба и кринку молока.
Давайте ужинать. Мойте руки...
Руку?! Это мы живо!
Колесов ушел к рукомойнику, а она стала нарезать хлеб, разливать молоко в стаканы.
Когда он вернулся к столу, Женя увидела, что тыльная сторона руки была по-прежнему грязной, и он, как школьник, попытался спрятать ее в карман, но нужно было брать хлеб, и он виновато оказал:
Понимаете, не получается,рука руку моет...
У Жени перехватило дыхание: такой беспомощный. И тоже сирота: ни родителей, ни дома.
Идите, я помою.
Колесов посмотрел ей в глаза и направился к рукомойнику. Женя вымыла ему до локтя руку, увидела донельзя заношенную рубашку, грязную шею, уши, голову и, кусая губы и пряча слезы, помыла и голову и шею.
А помнишь, ты однажды говорила: «Тебя, как дошкольника, нужно таскать к рукомойнику...»
Никто вам не давал права говорить мне «ты». Меня зовут Евгенией Михайловной.
Извините, Евгения Михайловна...
Ужин прошел в молчании.
На ночлег я устрою вас к соседу, учителю Миляге,сказала Женя, вставая из-за стола.Завтра у нас опять работа в поле.
Нет, зачем же! Я пойду в районный центр. Там в гостинице у меня забронирована койка.
Скоро стемнеет. А тудавосемь километров. Завтра поутру и дойдете.
Э, нет! Ночью совершать переходы легче. «Не пылит дорога, не дрожат листы...» А т небесах торжественно и чудно...» До свиданья. Спасибо за ужин...
Не стоит.
Когда Колесов ушел, Женя минутку постояла, а затем выбежала за дверь.
Счастливого пути, Колесов. Передайте привет Агнии Петровне. На днях, может быть завтра, я к ней приду.
Передам. До свидания.
Всю эту ночь Женя не могла заснуть: то ложилась в постель, то подходила к окну, выходила за дверь. «Куда он теперь? Кому нужен? И родителей нет. Такой же, как и я... И как он ловко повернул мои слова: «Идите своей дорогой», и он пришел... к моему порогу...»думала Женя.
Внешне Женя продолжала хмуриться, а внутренне смеялась, что-то ликовало в ней и просилось на волю.
Утром, поставив ребят на работу, она заторопилась в районный центр.
Что ты так рано? Ну, был у тебя этот офицер?спросила Агния Петровна, как только она переступила порог.До чего договорились?
А о чем нам договариваться?
Ну, не юли! Будто не знаешь! А мне он нравится. Человек покладистый, культурный. Офицер, два раза ранен, два ордена. Смотри, вон сколько тебя искал...
Бели бы Колесов вернулся с фронта цел и невредим, Женя прогнала бы его и легко успокоилась, но он пришел к ней бедный и несчастный, и это меняло положение: его нужно было «таскать к рукомойнику», и это наполняло ее теплом и грустью; а его беспомощная рука казалась ей такой дорогой и близкой, точно в ней одной и заключалось все самое лучшее, что только бывает в человеке.
«С одной рукой не беда!думала Женя.Зато у меня две, да какие проворные. И я сделаю его таким, каким надо. Ах, Женька, Женька! На кого ты похожа? Пришел, позвали побежала. Думала, ты герой, а оказалась... обыкновенной теткой».
Перспектива таскать Колесова к рукомойнику умилила и рассмешила Женю, точно она нашла именно то, чего ей недоставало, и когда Колесов зашел проститься и застал женщин за чаем, он сразу увидел, что прощаться не придется, что вопрос решен. Женя встретила его такими теплыми сияющими глазами, в которых было все: и ласка, и понимание, и любовь, любовь прежде всего.
Садитесь чай пить!сказала Агния Петровна.
Что чай! По такому случаю чего бы погорячее,ответил Колесов.
А какой такой случай?
Колесов принял театральную позу:
Дорогая Агния Петровна! Я прошу руки вашей дочери Евгении Михайловны.
Агния Петровна взглянула в глаза Жени.
Да она никак согласна?! Что ж ты меня за нос-то водишь? А говоришьне договорились!
Значит, все взвесила?
Ах, ничего я не взвешивала. Я без весу... Сережка, я согласна.
Женя вскочила из-за стола и принялась целовать Колесова, повисла у негр на шее.
Вот что, молодой человек,сказала Агния Петровна,коли церемония, так церемония. Позволь тебе сказать: тебя я не знаю, а ее знаю давно; чистая у нее совесть, щедрое сердце. Если ты ее оскорбишь, заставишь страдать,не показывайся мне на глаза, защищать буду я.
Старая учительница смахнула слезу.
... Для Жени началась поистине счастливая жизнь. Cнова, как и во время приема в партию, она с удивлением увидела, как хорошо относятся к ней люди. Колхозники решили сыграть ее свадьбу у себя, и свадьба вышла на славу. Колесов оказался послушным и добродушным мужем. Пока она находилась в поле на работе, наводил порядок в квартире, раздобывал полевых цветов и расставлял по столам и подоконникам. Одно тревожило Женю: Колесов сошелся с Милягой и никак не соглашался с нею, что их соседиплохие люди.
Ты посмотрела бы, как они едят! Какие у них наливки! Пальчики оближешь!..
А ты посмотрел бы, какая у них душа, как они работают!возражала Женя.
Работа дураков любит,отшучивался Колесов.
Но такие размолвки возникали редко. В душе Жени бушевало настоящее большое счастье, такое огромное, что его трудно было нести. «Ах, Миляги,думала она про своих соседей.Много у вас вещей, а того, что есть у меня, нет у вас и не будет! У вас наливки, а у менясолнышко! Вот тут, в груди...»
Иногда ей хотелось вбежать в дом к своим соседям, растормошить их, сделать друзьями навек, осветить своей радостью и чужую, как ей казалось, неуклюжую жизнь.
Сказка про папу
Осенью комиссия признала Колесова годным для дальнейшего несения воинской службы, но оставила здесь, в Приморском крае. Время от времени он навещал Женю, но, к ее удивлению, проводил время у Миляги: настойки соседа привлекали его больше, чем жена.
У соседа были свои планы. Колесова тянуло в город, и Миляга надеялся, что с ним уедет жена и, таким образом, место директора опять перейдет к нему: как ни мал начальниквсе же начальник! Есть подчиненные и есть некоторая материальная выгода. «Рыба ищет, где глубже»,думал про себя Миляга.
Ваше место в высшей школе,говорил он Колесову.Здесь вы покроетесь мохом, как и мы. Но наша песня, видимо, спета, а перед вами вся жизнь! С вашим умом, заслугами оставаться в деревнесамоубийство.
Между тем Женя с головой ушла в работу. Приехали две учительницы, почти ровесницы, только что окончившие учительский институт, и разговоры о школе, об учениках, о личной жизни заполняли все свободное время.