Испуганное лицо молодого священника заискивающе глядело из полумрака коридора.
Это вы, месье доктор? вполголоса проговорил он.
Его верный помощник, ответил Суфиан.
Помощник? переспросил священник.
Поверенный во врачебных делах. Извольте провести меня к больному.
Священник выжидающе молчал. Из темноты за его спиной появились силуэты двух солдат.
Суфиан попятился назад. «Западня!» Рука нащупала холодный эфес сабли. Фигуры солдат стали еще отчетливее.
Хорошо, следуйте за мной, наконец кивнул служитель церкви.
Они долго петляли по длинным коридорам с низкими потолками. То и дело попадались запертые дверитогда священник, громыхая связкой ключей, неуклюже отворял их. Он сильно волновался. Видимо какая-то важная персона находилась в полушаге от смерти. Заскрипели очередные врата. Они вошли в овальный зал, в центре которого стоял каменный стол. Оружие придется оставить здесь.
Изогнутый к обуху клинок сабли вспыхнул в отсветах огромного камина. И тут же превратился в мертвый металллег на стол в холодную тень ниши.
В комнате с наглухо зашторенными окнами царил полумрак, пахло какими-то снадобьями, винным спиртом и тем, что уже стало обыденностьюпреддверием смерти.
В постели лежал епископ Авиньона. Суфиан сразу же узнал его. Воскресная проповедь на центральной площади города привлекла многих зевак. Изрыгая проклятья, он последними словами поносил мессира. И жаждал застать его в исцеляющем пламени костра святой инквизиции. И что теперь? Он жаждет совсем иного. Невообразимый поворот судьбы.
Кто это? выдавливая слова, словно гной, прошептал старик. Слабый свет то и дело выхватывал из полумрака его измученное лицо.
Ваше святейшество, это поверенный того самого чумного доктора в бронзовой маске.
Почему он?
Доктор никогда не приходит первым. Прежде появляюсь я. Суфиан наклонился к больному.
Нехристь! Не тронь! воскликнул епископ. Уберите его! Уберите гада!
Тогда я вынужден уйти. Суфиан повернулся к двери. Но знайте, его душа не вытерпит в теле и до утра.
Лицо молодого священника исказила судорога ужаса. Он отчаянно замахал руками. Епископ зашелся в приступе рваного кашля.
Стой! выкрикнул старик. Стой Держите его. Епископ медленно стянул с кровоточащего тела покрывало. Смотри
* * *
Суфиан торопился. Уж очень щедрая плата ждала доктора в случае излечения епископа. Суфиан ухмыльнулся. Еще вчера епископ заходился в припадке ярости при упоминании доктора. Сегодня же он уже трясется от другого припадка, а визита мессира ждет как манны небесной.
Равнодушная луна озаряла его путь. Перешагнув через излом стены, Суфиан приблизился к дому и постучал в дверь.
Ночной птицей что-то опустилось на его плечо. Он обернулся. Тотчас же острейшие стилеты вонзились в изумленного Суфиана. Он пошатнулся, судорожно дернулся и закричал:
Мессир, спасайтесь!
Бездыханное тело опустилось на остывшую землю.
Абарий потянул носом.
Вот и пришли. Спасибо, что показал дорогу.
Падший проник в дом. На кровати сидел доктор. Бронзовая маска, лишенная и намека на сострадание, безразлично глядела на вошедшего.
Я знал, что этот день будет последним, спокойно произнес доктор.
Надо же, какая стойкость.
Зачем пожаловал, Падший? Доктор поднял голову.
Да все за тем же, милейший. Хочу, чтобы ты, наконец, провел меня. К богу. Ведь ты проводник.
Если иное не укажет мне Всевышний, этому не суждено случиться.
Все так же непоколебим в своей вере, усмехнулся Падший. Похвально. Ты расскажи, как он, в добром ли здравии?
Так же вечен и всеобъемлющ.
Приятно это слышать. Значит, еще уйма времени, чтобы порезвиться. А потом он образумится. Как образумился, когда создал людей, когда наделил их той пакостью и гнусностью, коею они могут теперь похвастаться. Изворотливостью, лицемерием, невежеством, коварством и прочей душевной гнилью. Иначе какой это был бы миропорядок? Скука! Царствие ангелов на земле. Иное делочеловек!
Близок час, когда человек изменится, с верой сказал доктор.
Куда уж! Станет умнее, красивее, благополучнее. Это да! Но эти пакости имеют природу иную. Неискоренимую. Ни при каких обстоятельствах. Поэтомучем же я хуже Человека? И бог это поймет.
Я не смогу провести тебя.
Я знаю. Тогда прощай! Мой клинок уже необратим. Но я дам тебе время.
И это знаю я. Три года, месяц или чуть меньше.
Увидимся тогда, кивнул Падший.
В последний раз, сказал доктор. А что епископ?
Епископ? Оставь его мне. Он заслуживает исключительно меня. Прощай. И до желанной встречи. В грядущем.
8.
Болезнь накатывала на Францию неумолимой волной. Попытки противостоять ей были обречены.
Перед надвигающейся хворью закрывали городские ворота, ввезенный товар не решались распаковывать, приезжих встречали копьями и решетками. Флюгер стал вестником смерти, ветер из зараженных краев превращал его скрип в надрывный хохот.
Многие искали заветное лекарство. Врач Пьер де Дамузи возложил надежду на пилюлю, формулу которой нашел в старом сборнике. «Никто не умрет, приняв ее», заверял он. Но когда мор прошелся по его городуубеждения испарились.
Авиньон задыхался в дыме многочисленных костров. Помутненные рассудки людей исказили реальность, приняв ее за вымысел. Обезумевшие горожане сбивались в толпы, ловили невинных и, обвинив их в порче, самовольно сжигали на кострах. Достаточно было странного жеста, случайного слова, чтобы толпа схватила и потащила беднягу к нагромождению хвороста и поленьев. Озаренные пламенем, взбудораженные воем несчастных горожане предавались неистовым танцам, которые нередко оканчивались массовым людоедством. Жаркое было принято подавать горячим.
Епископ умер, Папа бежал. У Авиньона появился новый правитель. Падшему здесь было весело.
А инквизиция? Добрые миряне оказались куда кровожаднее и изощреннее, нежели неистовые слуги Веры.
Они оказалисьлюдьми.
* * *
Жоэль Маланфан покидал Авиньон на рассвете.
На дороге у изрытого ручьями склона хромающего Маланфана нагнала маленькая темная повозка. Генеральный инквизитор жестом приказал управлявшему лошадью пареньку остановиться.
Кто там у тебя? рассматривая плотную ткань, натянутую поверх повозки, спросил инквизитор.
Никого, месье.
Открой.
Сию минуту, месье.
Паренек ловко соскочил на землю, грязными пальцами потянулся к накидке.
Извольте, месье.
Повозка, выкрашенная изнутри в черный цвет, зияла пустотой. Маланфан согнулся и просунул голову внутрь.
Бронзовая маска чумного доктора тускло блестела в скупых отголосках дневного света.
Маланфан молча протянул руку.
Под маской скрывалось лицо
Его уродовали шрамы и время. На нем явственно проявлялся отпечаток перенесенных невзгод, потерь, лишений. Одухотворенное, но вместе с тем язвительное, отстраненное. Лицо человека, повидавшего такое, о чем другие предпочитают не слышать. Лицо истинного слуги Всевышнегои лицо трезвого и сомневающегося безбожника.
Под маской чумного доктора скрывалось лицо Жоэля Маланфана. Генерального инквизитора Франции, рожденного в 1293 году в опутанном виноградниками Бордо
Приветствую тебя, Жоэль, сказал чумной доктор. Присядешь?
Не здесь. Только на камни мостовой.
Что ж Тогда я составлю тебе компанию.
Доктор выбрался из повозки и, прислонившись к колесу, посмотрел на инквизитора. Тот, кривя от боли губы, устроился на камне. Заштопанные раны налились кровью.
Ты так и не вернул веру, начал доктор. Не сумел снова различить ее в людях?
Люди сами себе боги и дьяволы, сказал Маланфан. На его лице, несмотря на шрамы, угадывалась презрительная гримаса. В них нет веры. Только кровь, злость и дерьмо. Они боятся друг друга и поэтому ищут в кресте заступника. Или плюют на него.
Когда-то ты нес Его имя.
Очень высоко над собой. Чтобы не видеть усмешки на знамени. Я был одержимым слепцом. Убивать во имя веры или во имя золотаразницы никакой, разве что со вторым будешь сыт.