IV
Тем временем наступает вечер, и солнце, отправляясь на покой куда-то в спальный район Таирова, уже с трудом пробивается сквозь резные виноградные листья, нависающие над фонтанским столом, но нет конца молодому вину и нет конца таким невероятным историям вечному «Одесскому Декамерону», а потому перестаньте сказать, что настоящей Одессы уже не существует. Да она за свои двести с хвостиком лет умирала уже неоднократно. Но весь ее фокус, дорогие мои, именно в том и состоит, что возрождается она всегда как минимум на один раз чаще, чем умирает
Доцент и муза
Виктору Кальфе
человеку творческому во всех отношениях посвящается.
Майской одесской ночью, когда сладкий запах акаций, этот общедоступный наркотик, дурманит самые морально устойчивые умы, вследствие чего природа берет наконец свое у воспитания и образования, доценту строительного института Сене Клецкеру убежденному холостяку и «шлеперу» («растяпе», «рассеянному», «не от мира сего», «придурку жизни»), ухитрившемуся когда-то на защиту собственной диссертации явиться с бидоном вместо портфеля («Ой, я, кажется, ошибся и тот с ручкой, и этот»), приснился недопустимый сон.
В открытую дверь балкона влетела на легких крыльях студентка четвертого курса Элеонора Витушкина троечница и прогульщица, села у Сениного изголовья и забряцала на лире.
Это еще что такое? педагогически безупречно отреагировал Сеня во сне на ее появление. А ну быстренько вылетела отсюда и чтобы завтра без родителей не появлялась!..
Вы меня с кем-то путаете, улыбнулась бряцающая на лире. Я муза.
Это другой разговор, успокоился, не просыпаясь, Семен. Значит, вы просто этаж перепутали. Тут надо мной проживает известный поэт Сероштаненко. Лауреат национальной премии. Видимо, вам к нему.
Понятия не имею о таком поэте, пожала плечами муза. Тем более никогда у него не была и даже не собираюсь. Я непосредственно к вам, Семен Леонардович. Будем сейчас работать.
Сноски
1
Все прекрасное редко и наружность обманчива.