*(Песня: Счастье. Держась за руки, идти вдаль)
Зачем мне это? Как там было у Михаила Зощенко: «Уже все было сказано, и надо было уходить, но она не уходила». Здесь та же ерунда. Не ушла.
Я не воспринимал Челесту как женщину. Вру, причем нагло. Воспринимал, конечно. Но изо всех сил старался не воспринимать. Вот Сусанна Задольскаяэто да. Жванецкий, говоря о красивой женщине, имел в виду именно такую: «Ее появление мужчины не видят, а чувствуют. Некоторые впадают в молчание. Кто-то вдруг становится остроумным. Большинство, вынув авторучки, предлагают помощь в работе и учебе» Моя прежняя любовь тоже была неплоха, хотя пленяла совершенно другой красотойпротивоположной той, которой манила и искушала Сусанна.
По сравнению с Сусанной, с ее могучей силиконовой долиной, негабаритными бамперами и взглядом соблазнительницы, Челеста была просто ребенком. Прелестным, озорным, душевным Не больше.
Не больше? Ну-ну.
Изрядно поворочавшись, я, наконец, сомкнул глаза.
Часть третья«Они хорошие, только сами себя не понимают»
Глава 1
Раннее утро. Далекие деревенские петухи только позевывают в преддверии предстоящей работенки, а ночная мгла тянет проснувшуюся душу к воспоминаниям и размышлениям «за жизнь». И что только в голову не лезет. Нет, хватит с меня полудремы с ее откровениями. Либо сон, либо вставать немедленно. И никаких новых гвоздей в извилины.
Я окончательно проснулся. Взгляд упал на окно, где за далеким горизонтом начинало лилово розоветь. Там, за горами и долами, нарождалось для новой карьеры искупавшееся в Тихом океане солнышко, но до этих мест ему несколько часов скорым поездом. В общем, не скоро, не скоро. А лунауже почти полная
Я встал, умылся, побрился, руки нырнули в один из трофейных халатов. На принесенную из кладовки тарелку красиво легли ровные дольки еды, которую вдруг захотелось нарезать и поесть по-человечески, столовыми приборами. Стенка по требованию предоставила два стакана воды, и я задумчиво присел на краешек кровати в ожидании пробуждения соседки, с которой столько пережил за короткое время.
Голое нежное плечо. Беззащитное и трепетное, одновременно острое и мягкое. Начало тонкой руки, прикрывавшей затянутые в ткань конусы, что вызывающе уставились на нахала
Под дрожащими веками шла своя напряженная жизнь. Словно Челеста читала книгуво сне. Хорошую книгу. Добрую, поскольку уголки рта постоянно старались растянутьсяблаженно, умиротворенно, улыбаясь чему-то, что никогда не станет мне известным.
Девушка лежала, разметав темные волнистые волосы. Их хотелось погладить. Хотелось пропустить струйки бурливых водопадов сквозь гребень пальцев, ощутить прикосновение на щеке
Я вдруг понял, что Челеста проснулась. Медленно подняв веки, она посмотрела на меняс тревогой, с каким-то жутким ожиданием. К сожалению, не с тем, на которое я втайне надеялся.
Я продолжал смотреть на нее. Она смотрела на меня. Не отрываясь. Что-то выискивая или пытаясь что-то понять.
Я одновременно выискивал в ней. Вспыхни в этот момент между нами хоть какая-то искра, пусть в одну тысячную той, что озаряла ночь, когда мне прошептали «Грациэ пертутто», а потом зацеловали вдребезги или чуть позже, когда она сама пришла ко мне в постель «Квесто джорно и что-то там вита»
Искры не было и в помине. Наоборот, сейчас у Челесты был виден страх перед бесцеремонно разглядывавшим ее посторонним мужчиной.
Глядеть дальше не только не имело смысла, но и было просто неэтично. Я уже перешел все границы. Онагостья, она мне доверилась.
Прости. Я отвел взор.
Но щеки предательски горели. Пришлось подняться и отойти в сторону. Ночь не прошла бесследно, мысли еще надеялись, что девушка улыбнется, губы вновь потянутся к моим губам
Не улыбнется. Не потянутся. Все, что было ночью, там и осталось.
И что теперь делать? Спровадить домой, чтоб не трепать нервы? Возможно, это лучший из вариантов. Наверное, так и надо поступитьсразу же, как позавтракаем. С древнейших времен известно: женщина на кораблек несчастью.
Ешь. Я протянул девушке тарелку и стакан. Сегодня как в ресторане. На блюде.
Машинально начав садиться по-турецки, Челеста поменяла намерение. Сведя колени вместе и поджав ноги под себя, она принялась есть. Молча. В тягостной тишине я тоже отправлял в рот кусок за куском, которые отказывались проталкиваться дальше.
Напряжение не спадало. В душе Челесты явно бушевала буряее признаки сказывались в странной зажатости, хотя в мятущихся глазах сверкало и кипело. Вчера девушка была совсем другой. Узнать бы, что происходит внутри симпатичной головки, постреливавшей на меня все более и более хмурыми взглядами. Как пить дать, там надумалось что-то нехорошее. Для меня.
Аскольтаво ке экстратеррестри анно рапинато дельи уомини делле донне
*(Я слышала, что инопланетяне похищают людей женщин)
Ее тон ничего хорошего не предвещалЧелеста явно обиделась на что-то или жутко боится. Если обиделасьна что? Я выполнял все прихоти, даже на преступление пошел. Если же она снова меня боится то вообще ничего не понимаю. Боится, что применю силу, воспользуюсь тем, что мы одни, и никто не поможет? А как быть с фактом, что всю ночь спокойно пролежал рядом, хотя кто-то другой на моем месте
К счастью, ее и моему собственному, я не другой. Я это я. Да, прихотью судьбы стал всемогущим, но остался человеком. Мир, если подумать, должен быть счастлив и благодаренему несказанно повезло, что медальон попал именно ко мне.
Челеста так же тихо продолжала:
пер эспериментарэ
*(чтобы проводить опыты)
Я вновь посмотрел ей в глаза. О чем талдычит? И все жекак же она женственна, несмотря на подростковую хрупкость и полное отсутствие того, что раньше казалось мне единственной гордостью женщин. Нет, не формы делают женщину женщиной. Вчера со мной была стопроцентная женщина. Двестипроцентная, если такие бывает, а такие бываютвот же она, передо мной. Я хотел ее. Мало того, я и сейчас хочу ееименно такую, чуть заспанную, с острыми коленками и напряженным лицом. Если б она хоть как-то показала, что думает о том же
Я с запоздалым замешательством обнаружил, что вновь рассматриваю Челеступристально, почти жадно. Да какое там «почти» до неприличия жадно!
Она опустила голову.
Сэ нэ аспетти адессо *
*(Если ты сейчас ждешь этого)
Голос сорвался, глаза заметались. Чего она опять так напряглась? Понять бы хоть слово.
Позавтракала? спросил я сухо, строгостью заглушая готовую выплеснуться нежность. Тогда бегом умываться!
Проследив, как моя рука жестко махнула в сторону туалета, Челеста вздрогнула:
Нель габинетто?*
*(В туалет?)
Си-си, йес. Умываться, чистить зубы, приводить себя в порядок.
О капито.*
*(Поняла)
Осторожно спустившись на пол, девушка поплелась туда, как на каторгу. Посекундно оглядывалась. А я все махал и сводил грозные брови:
Давай-давай.
Затем я рухнул спиной на постель, а взор бессмысленно вперся в потолок.
Кажется, выставлять Челесту поздно. Нет, не имею в виду, что не надо. Как только попроситотвезу домой. Но теперь я не хочу ее выставлять!
Это что же: получается, я влюбился? В эту девочку, которая не понимает меня, не понимающего ее? В эту полуженщину-полустебелек, что готов сломаться от дуновения ветерка? Почему меня тянет на подвиги и романтику?
В душе вызревала очередная вселенская катастрофа. И вдруг как дубиной в пахне этот воробышек был причиной. Нет. Мое сердце осталось в далекой холодной стране, заставляя хандрить, ностальгировать и нервно вздрагивать, когда ловил себя на неприличных мыслях по отношению к случайно прибившейся девушке. Потому что
Дни летели, а взор, как прикованный, постоянно обращался к луне. Полнолуние близилось. Одновременно в моем организме росли тревога и непонятное напряжение. Да-да, вопреки логике, меня, как убийцу на место преступления, снова тянуло на ту поляну, к счастливому дубу, к кострам, всю ценность которых так и не узнал. К ночным плясуньям, которых предал
Нет, не предал. Или предал? Не знаю. И знать не хочу. Есть правило: все, что ни делается, все к лучшему. Будем придерживаться.