Горели библиотеки. Громились поместья. Семейные погосты разбивались в пыль а она смотрела. И ждала. И это отчасти было наказанием нам за гордыню, как говорила бабуля. Возомнили себя всесильными, вот и получили когда же общество вздохнуло с облегчением: как же, избавили великую Империю от заразы, пришли две сестры.
Имя первойЧума и носила она алые одежды. Ее лицо было бело, ее губыалы, а волосытемны, и обличье столь невинно, что никто не способен был поверить, будто это дитя несет угрозу.
Она появлялась у городских ворот. И ворота открывались. Она ступала на улицу, и камни становились ядом. Она просила воды, и стоило коснуться ее губами, как колодцы разносили заразу. Она танцевала на пустых улицах. И собирала телеги мертвецов. И целители, как крысы, бежали, не способные справиться с болезнью. А она хохотала
Так пишут, что рожденный ее смехом ветер пробивался сквозь защиту воздушников, а легкий поцелуй покорял пламя огневиков, и не оставалось стихии, как не оставалось надежды, и даже храмы оказались бессильны перед нею.
Имя второйПроказа.
Она любила старушечьи одежды и была медлительна, а еще, пожалуй, милосердна. Она предпочитала дворцы и дома людей состоятельных, минуя крысиные бараки, в которых ютилась чернь. О нет, Проказа долго выбирала жертв, а потом водянистыми глазами смотрела, как мучаются они, как покрываются тела их волдырями, как превращаются те в гниющие язвы, как
Она садилась на плечи. И ходила следом. Она смотрела, как избранника в страхе выставляют из дому, а после и из города, и тот, кто еще вчера был велик и славен, оказывался вдруг изгнан
Поговаривают, что и Его Императорское Величество не избежал потерь в своей семье, и лишь тогда, глянув на изуродованное язвами лицо сына, одумался, издав эдикт, который позже назвали Молящим.
Он вернул Плясунье ее храмы. И построил новые, сделав их столь великолепными, сколь это возможно было. Он принес ей жертву. И дозволил лить кровь на алтарь, причем не только животных, как было до этого. Он повелел схватить тех, кого назвал мятежниками, и предал казни
Проказа отступила. Единственный достоверно известный случай излечения, ныне вызывающий множество споров. Находятся умники, утверждающие, будто наследнику престола в страхе поставили неверный диагноз, а проказа как таковая имеет происхождение обыкновенное и с божественными силами в исконном их понимании не связана.
В общем, это я к чему
Некромантов не любили. И не любят.
Эдикты там или запреты, императорская воля с нею связанная, но людям можно запретить убийство, а вот изменить отношение к кому бы то ни былопроблематично. Честно говоря, некроманты и сами к обществу относятся без особых симпатий.
Люди раздражают. И мешают.
Бабушка утверждала, что это естественно, мир мертвых не может не оказывать влияния на психику, поэтому в большинстве своем некромантылюди крайне скверного характера и, к счастью для обывателей, крепких нервов.
Не знаю.
Главное, что визита инквизитора, в нынешнем положении обязательного, ибо чудеса без присмотра Церкви происходить не имеют права, я ждала с настороженностью. А вот родственнички, подозреваю, весьма надеялись
Он появился на третий день.
Стало быть, к дядюшкиному извещению отнеслись в высшей степени серьезно. Правда, инквизитора выбрали какого-то, мягко говоря, замученного.
Невысокий. Пожалуй, ниже меня будет, а я не скажу, что ростом удалась. Худой, если не сказать, что болезненно худой. Смуглокожий Значит, не чистой крови, и тетушка Фелиция это поняла, ишь, до чего скривилась, она у нас чужаков не любит и даже комитету церковному внесла предложение не пускать нечистых кровью в храм. Правда, его не поддержали к величайшему тетушкиному огорчению.
Всяк ведь знает, что чужакисмутьяны.
И вообще
Она подняла лорнет и сделала шаг назад. А вот тетушка Нинелия, та, напротив, потянулась, вперившись взглядом. И чую, ощупывает бедолагу, отмечая и потрепанную одежонку еготакую в нашем городе не каждый бродяга примерить согласится, и ботинки со сбитыми носами, и, главное, уродливейшего вида кофр на колесиках. Колесики продавили ковер, а ботинки оставили следы на паркете.
Дождь, стало быть, начался. В наших краях зимний дождь явление частое, весьма способствующее развитию всякого рода меланхолий и прочих благоглупостей.
Диттер, представился хозяин кофра, на его ручку опираясь. И поморщился.
А ему больно. Больно-больно-больно и кровушкой попахивает, причем дурною, порченой. Ах ты это они мне дефектного инквизитора всучили? Обидно, право слово
Диттер Нохкприд, уточнил он, обводя мою семейку добрым взглядом.
А глаза синие Волосы вот с рыжиной явной, правда, не морковного пошлого колера, а этакой благородной бронзы. Уши неодинаковые. Левое прижато к голове, а правое изуродовано, то ли рвали его, то ли мяли, главное, что осталось от ушной раковины немного. И в эту малость он умудрился серьгу вставить. Непростую.
Старший дознаватель милостью матери нашей Церкви, произнес он, правильно оценив молчание. И руку вытянул, позволяя разглядеть круглую массивную печатку на мизинце. Силу я издали почуяла, и такую неприятную, да.
Определенно, прикасаться к подобным вещам мне не стоит. А вот наши потянулись.
Позволите, дядюшка Мортимер носом уткнулся. Как интересно в высшей степени да
Будь его воля, он бы печаточку на зуб попробовал. И оставил бы себе, для экспертизы, да Воли не было.
Диттер руку убрал и снова огляделся. На сей раз и меня заметил. А что, я не прячусь. Устроилась на подоконнике? Вот что-то потянуло меня к ним. Высоко. Удобно. И родственнички любимые как на ладони
А смотрит-то И смотрит
И я смотрю. Красавчик? Нет. Может, когда-то и был, но с той поры минуло пара десятков лет и столько же шрамов. А нелегкой у него жизнь была. И сейчас
Вот он дернулся. Скривился. И не справился-таки с приступом кашля, который согнул Диттера пополам. Ах ты хоть по спинке похлопай, но, подозреваю, он будет протестовать, из той упрямой породы, которым чужая помощь костью в горле.
Поэтому я отвернулась и потрясла колокольчик.
Пусть чай подадут сказала я, когда в комнате появилась горничная. Тот, из старых запасов в наших краях с непривычки сыро.
С спасибо.
От чая он отказываться не стал.
И к чаю. Господин инквизитор с дороги проголодался
Я не
В Тортхейм поезд прибывает в шесть пятнадцать. Лавки еще закрыты, да и вы кажетесь мне достаточно благоразумным человеком, чтобы не покупать там еду
А губы платком вытер, глянул украдкой и убрал в карман. Надеюсь, у него не чахотка. Мне-то она уже не повредит, но наш климат для чахоточников, что последний гвоздь в гробу.
потом пока добрались до города
Я понял.
Отрезал жестко. Глазом синим сверкнул. Ага, а я взяла и испугалась
Мы ждали вас, наконец тетушка Фелиция соизволила расклеить губы. Еще вчера вы не слишком спешили.
Ну с учетом того, что из столицы поезд идет тридцать часов, да и те при везении, прибыл он весьма быстро. Но, видимо, затрапезный вид Диттера ввел нелюбимую тетушку в заблуждение.
Зря. Но я помолчу.
Чем больше они поговорят, тем легче будет мне найти понимание.
Фелиция хочет сказать, что мы все очень волнуемся, влез дядюшка Мортимер, куда лучше представлявший себе, что такое есть Церковь и Инквизиция. Вам стоило предупредить, и мы бы отправили машину
Он это знал. Именно поэтому добирался сам. И готова поклясться, у дома он объявился час-другой тому назад вон, вымок весь. Я глянула на окно: дождь идет, но не такой уж сильный. А на ботинки грязь налипла надеюсь, ведомый любопытством и желанием проломить защиту дома, он не сильно газоны потоптал.
Все равно ничего не добился.
С севера дом защищала стена колючего терна, высаженного моей бабушкой и лучшей ее подругой, которая еще той ведьмой была. В общем, терн получился с непростым характером. Чужаков он не любил, а к регалиям относился с полным равнодушием, которое наш гость, полагаю, успел прочувствовать.
Вон, какой дырищей на куртке обзавелся. Знакомо
С юга жил виноград. Лишенный колючек, характером он обладал куда как мягким, но при том упорным, и пока ни одному вору не удалось подняться даже до второго этажа, не говоря уже о третьем. Последнего, помнится, жандармерия три часа извлекала из кокона. Как не задушился, ума ни приложу.