Показать вам комнату? спросила она наконец.
Если вас не затруднит.
Комната мне понравилась, как и дом. Я поставил в угол чемодан и посмотрел на Анну. Она мучительно искала слова.
Так, сказал я. Все никак не можете решить, как со мной держаться, верно?
Верно, ответила она с бледной улыбкой. Вы из того же ведомства, что и Зипперлейн, или серьезнее?
Серьезнее.
Судя по возрасту, капитан или майор?
Полковник.
О, даже так Понимаете, Адам, лично я была далека от таких дел, но есть обстоятельства Хотя вы, наверное, никакой не Адам
Разумеется. Но какой-то отрезок времени мне предстоит быть Адамом Гартом, так что так и зовите. И помните, что я чертовски любознателенне по складу характера, а по профессии мне все нужно знать и всюду совать нос. Можно я буду иногда задавать вам вопросы?
Можно.
Я вам не помешал своим вторжением? Ну, скажем, устоявшиеся привычки, личная жизнь? Только откровенно.
Может быть, так даже лучше, тихо сказала красивая женщина Анна, не поднимая глаз, и мне не понравились надрывные нотки в ее голосе. Вы будете часто уходить из дому?
Наверное.
Вечерами тоже?
Скорее всего. Вам нужно, чтобы вечерами меня здесь не было?
Наоборот. Я Вчера Зипперлейнпожилой человек, полицейский с большим стажем, у него есть оружие, так что вечера его не пугают и он бы меня не понял А может, и понял бы
Вы, главное, не волнуйтесь. Я осторожно взял ее тонкие теплые пальцы, она заглянула мне в глаза, и этот взгляд не понравился еще большея понял, что только огромным усилием воли она удерживается от того, чтобы не броситься мне на шею, прижаться и зарыдать в голос. Плевать, что она видит меня впервыеей необходимо выплакаться первому встречному. Интересные дела, надо же довести человека до такого состояния
Так, сказал я. Вы хотите сказать, что вечерами здесь полезно иметь при себе оружие?
Нет, вы не поняли, она поколебалась, потом решительно закончила: Мне страшно сидеть дома вечерами. Одной.
Почему одной? У вас же есть сын.
Мы сами не знаем, есть ли у нас дети
Ах, вот как, сказал я, чтобы только не молчать.
Не подумайте, ради бога, что я сошла с ума Потом вы поймете, вы очень быстро все поймете
Хочется верить, подумал я. Пожалуй, сейчас ее вполне можно принять за истеричку, страдающую манией преследования. Но в этом городе с его головоломками нужно забыть привычные штампы. Над ее страхами как-то не хочется смеятьсяне испугаться бы чего-нибудь самому, ведь даже с самыми бесстрашными здесь происходят пугающие метаморфозы. Я читал донесения Лонера и не мог поверить, что их написал Звездочет. А потом он вдобавок Я слушал, что говорят о Некере, и не мог поверить, что это о Роланде говорят
Вы считаете, что я не в себе? спросила она напрямик, не отнимая руки.
Ну что вы. Вы очень красивая, очень милая, вы мне кажетесь абсолютно нормальной, только сильно напуганной. Я смотрел ей в глаза, старался говорить убедительнее. Успокойтесь, ради бога. У вас теперь полковник в доме, сам кого хочешь напугает, так что ему ваши страхи? Он и с ними разделается. Знаете, мне дали хороший совет, и я намерен ему следоватьничему не удивляться. Поможет, как думаете?
Не знаю Вы тактичный человек.
Иногда, вне службы.
Вы даже не спросили, чего я боюсь.
Потому что я, кажется, догадываюсь, кого
Вот видите. Страшно, да?
Возможно
У вас есть дети?
Господи, откуда
Тогда вы не поймете.
Я могу понять, что это страшно. Насколько это страшно, я пока понять не могу
Она отняла руку:
Я пойду. Вы хотите есть?
Честно говоря, не отказался бы.
Я накрою стол на веранде. Приходите минут через десять.
Она вышла, тихо притворив за собой дверь. Я расстегнул чемодан и стал устраиваться. Достал пистолет из футляра, имитирующего толстую книгу с завлекательным названием «Фонетические особенности южнотохарских наречий» и задумался: нужен он или пока что нет? Остановился на компромиссевставил обойму и засунул пистолет под подушку. В соответствии с традициями жанра. Потом в соответствии с традициями собственных привычек закурил, включил телевизор и сел в кресло.
Сквозь клубы дыма неслись конники в треуголках. Взблескивали палаши, падали под копыта знамена, палили пушки. Одни побеждали, другие деморализованно драпали, и их рубили. Кто когоабсолютно непонятно.
Итак? Строго говоря, любая операция может считаться начавшейся только тогда, когда ты начинаешь думать над собранной информацией. А информации у меня и нет. Появление Чавдара и его обряженных в обычную пехоту ювелиров можно объяснить простов городе есть некоторое количество элементов, которых нужно обезвредить. Очередная банда.
С ретцелькиндамиполный туман. Сакраментальная проблема «отцов и детей», судя по всему, выступает в качественно новом обличье. Детей просто боятся. Анна боится вечерами оставаться в обществе собственного сына. Чего-то боится Зипперлейн, комиссар полиции с тридцатилетним стажем. А чего следует бояться мне? Наверняка есть что-то, чего мне следует бояться
Так ничего и не придумав, я вышел на веранду. Анна сидела за столиком, накрытым для вечернего чая, а в глубине сада, возле клумбы с пионами, возился светловолосый мальчишка лет шести. Я охотно поговорил бы с ним, но не знал, с чего начатьу меня не было никакого опыта общения с детьми, я понятия не имел, как подступать к этим маленьким человечкам. Между прочим, эти самые детки, детишки, херувимчики розовощекие сумели каким-то образом напугать Лонерадо сумасшествия и самоубийства
Я сел. Анна налила мне кофе в пузатенькую чашку и пододвинула печенье.
Вам понравился наш город?
Чтоб ему провалиться, подумал я и сказал:
Красивый город. И сад у вас красивый. Сами ухаживаете?
Сама. Вы любите цветы?
Как сказатьпожал я плечами.
Наверное, все-таки не люблю. Не за что. С цветами я, как правило, сталкиваюсь, когда их в виде венков и букетов кладут на могилы. Возлагают. В жизни таких, как я, цветам отведена строго определенная роль. За что же их, спрашивается, любить, если они всегда знак утраты и скорби?
Хотите еще печенья? спросила Анна, когда разговор о цветах безнадежно забуксовал.
Хочу, сказал я, обернулся и перехватил ее взглядбеззвучный вопль.
Обернулся туда и сам едва не закричал. Мальчишка стоял у дерева метрах в десяти от веранды, и к нему ползла змея, голубой кронтан, ядовитая тварь была уже на дорожке, на желтом песке, в метре от ног ребенка, а он не двигался, хотя прекрасно видел ее и мог убежать. Голубая тугая лента медленно и бесшумно струилась, раздвигая тоненькие стебельки пионов, мой пистолет остался в комнате, ребенок застыл, Анна застыла, застыл весь мир
Я метнул пику для льда, каким-то чудом оказавшуюся на столе. Перемахнул через перила, в два прыжка достиг дорожки, и голова приколотой к земле змеи хрустнула под моим каблуком.
Что же ты, малышЯ наклонился к нему, хотел что-то сказать, но натолкнулся на его взгляд, как на стеклянную стену, как на выстрел.
Зипперлейн был прав. Они другие, и словами этого не выразить. Мне положено разбираться в любых чувствах, которые могут выражать глаза человека, но сейчас я не мог перевести свои ощущения в слова.
Можно сказать, что он смотрел презрительно. Или свысока. Или равнодушно, как на досадную помеху. Или злобно. Или сожалея о том, что я сделал. Каждое из этих слов имело свой смысл и было бы уместно при других обстоятельствах, но здесь все слова, вместе взятые и в отдельности, не стоили ничего. Они не годились для описания его взгляда. Всего моего опыта хватало только на то, чтобы понять: я сделал что-то абсолютно ненужное, и маленький человечек отметает меня, не собирается разговаривать, что-то объяснять. Что он другой. Что между намистена.
Я оглянулсяАнна сидела на прежнем месте, она даже не смотрела в нашу сторону. Она его боялась и не могла найти с ним общего языка, но вряд ли от этих невзгод она стала столь бессердечной, что не сказала ни слова, не подошла к сыну, только что избежавшему укуса ядовитой змеи. Стало быть, она с самого начала знала, что никакой опасности нет