Я рассказал ему о том, что успел выяснить за два дня. Пока что все это было очень увлекательно, но раньше или позже, сказал я ему, наверняка попадется что-нибудь страшное. Надо будет научиться как-то с этим жить, отдаться на волю событий.
И в чем, по-вашему, дело? спросил он.
Мы что, в «Клане Сопрано»?
Простите?
Ага Ага! Вам бы наверняка понравилось. Это телесериал о мафиози, который среди прочего ходит к психоаналитику, причем женщине. Его «Эйч-би-оу» крутит.
«Эйч-би-оу»?
Простите. Кабельная сеть.
Он сделал в блокноте три пометки.
Послушайте. В моем мире Знаю, это звучит безумно. В книге Линднера
Линднера?
Линднера. «Пятидесятиминутный час». Бестселлер пятидесятых годов.
Судя по названию, это книга о психиатрии. И что, действительно бестселлер?
Так, давайте сначала. Еще раньше он написал книгу, из которой взяли выражение «Бунтовщик без идеала», но к фильму она никак не относится
Он принялся строчить.
Чем дальше в лес, тем толще партизаны, а? спросил я.
Продолжайте. Ну пожалуйста.
У Линднера был пациент, который думал, будто живет на другой планете , среди высокоразвитой цивилизации, галактического масштаба. Натуральная космоопера, за двадцать лет до «Звездных войн». Так вот
Он черкнул два слова, не отрывая от меня глаз.
В моем мире, очень медленно и четко проговорил я, глядя прямо на него, в семьдесят седьмом году был выпущен фильм «Звездные войны», который произвел в Голливуде настоящую революцию.
Хорошо, сказал он.
Так мы никуда не продвинемся! воскликнул я.
И тут он сказал самую воодушевляющую вещь, какую я слышал за эти два дня.
Что значит «мы», произнес он, кемо сабе?
Мы чуть животы не надорвали, а когда отсмеялись, я попробовал рассказать ему, действительно рассказать, что, на мой взгляд, случилось.
Говорят, прошлоеэто чужая страна; манеры и нравы там совершенно другие.
Чем глубже я закапывался, тем глубже мне надо было закопаться еще. Передо мной скопилось то ли двенадцать, то ли пятнадцать энциклопедий и справочников.
Теперь я понимаю, что чувствуют завзятые конспирологи. И дело не в Тройственной комиссииили Генри Киссинджере(здесьмелкий чиновник из Комиссии по ядерному урегулированию), королеве Англии, «Зоне 51»или маленьких зеленых человечках. Такое ощущение, что на меня ополчилась вся история с целью снести мне крышу раз и навсегда. Силы неравны. Чем больше выясняешь, тем большее требует объяснений ну сколько можно это никогда не кончится.
Где точка ветвления?
Мы влипли в историю, как насекомые в янтарь, и смола вокруг меня начинает густеть.
Кто я такой, чтобы идти против смолы Времени?
Психиатр попросил меня записать как можно больше и вспомнить все, что я смогу, все, что придет в голову, президентов, автомобили, войны, события культуры. Он хочет прочесть это заранее и зарезервировал для нашей следующей встречи, в пятницу, целых два часа.
Как легко догадаться, меня эта перспектива не слишком вдохновляет.
Навестить меня приехала моя вторая дочь, Селин. Как я только ни старался, буквально из кожи вон лез, а она все равно взяла и стала христианкой.
Она следит за мной, как ястреб. Мы никогда не были так же близки с ней, как с Морин; она дочь своей матери.
Как ты себя чувствуешь?
Просто замечательно, ответил я, при прочих равных.
Каких еще равных? Глаза у нее зеленые-презеленые, точно как у матери.
Если ты не возражаешь, я что-то устал отвечать на вопросы. Или задавать их.
Поосторожней бы ты с этими своими инструментами.
Дело не в электроинструментах и не в ударе током, сказал я. Не знаю, что тебе говорила Мо, но последние несколько дней мне было очень не по себе.
Послушай, пап, сказала она, не знаю, что там за проблемы, но мы тебя обязательно вытащим.
Чтобы меня вытащить, надо запустить две тысячи лет на обратную перемотку.
Что?
Ничего. Просто я устал. И мне надо в хозяйственный магазин, купить выключатель для пилы, пока я не спалил тут все дотла, или не вызвал Третью мировую войну, или еще чего похуже. Наверняка тут должны быть хозяйственные магазины, иначе откуда у меня электроинструмент.
Она посмотрела на меня так, будто я отрастил щупальца.
Шучу, шучу, сказал я. Расслабься, Селин. Я твой старый усталый отец, только и всего. Когда-нибудь освою тут все ходы и выходы и буду как огурчик.
Совершенно никакой реакции.
Это ирония, сказал я. Я же всегда славился своим чувством юмора. Помнишь?
Н-ну, да. Типа того.
Здорово! сказал я. Поехали съедим по гамбургеру в «Макдональдсе».
Где?
То есть в «Бургер-кинге», поправился я. Помню, видел один по пути из библиотеки.
Хорошо, поехали, сказала она. Только давай поведу я.
В этом доме я жил двадцать шесть лет. Родился я в доме через дорогу. В пятьдесят седьмом году здесь жил мой друг Джино Баллантони, и я бывал тут чуть ли не каждый день в течение четырех лет, пока отца Джино с его самолетной работой не перевели в Калифорнию. Я всегда хотел этот доми, демобилизовавшись, приобрел его, по биллю о льготах военнослужащим.
Я наизусть знаю все его щелчки и скрипы, все звуки, которые он производит в любое время дня и ночи, на ощупь помню единственный во всем доме незашкуренный подтек краскис внутренней стороны дверного косяка бывшей комнаты Мо, потом она стала Селининой. Один выключатель установлен вверх ногами, я так и не собрался его переставить. Гараж я переделывал сам, теперь там гостиная.
Обожаю этот дом. Что бы ни случилось, я бы все равно жил здесь.
Я говорю себе: история изменилась не настолько, чтобы на этом месте был пустырь или многоэтажка. Что ж, хоть какая-то опора.
С внутренней стороны ветрового стекла машины я заметил дополнительную наклейку. Похоже, в нашем штате тоже ввели тест на токсичность выхлопных газов. Надо будет посмотреть в телефонной книге, к кому обращаться, а то срок истекает уже в конце месяца.
И к тому же, когда по телевизору показывают новости из Нью-Йорка, башни Всемирного торгового центра как стояли, так и стоят .
С прошлым осторожность не помешает.
Психиатр позвонил спросить, не возражаю ли я, если на завтрашнем двойном сеансе поприсутствуетон понимает, что еще рано, но случай особыйстарый альма-патер из его родной альма-матер. Тот направлялся на большую психиатрическую сходку в столице штата и специально прилетал на день раньше, посмотреть своего любимого ученика в действии. Я обзваниваю всех, кому назначил на завтра, сказал мой доктор. Старик будет нем как рыба, тише воды, ниже травы.
Ну, на фоне всех моих прочих геморроев одним больше, одним меньше
Он меня поблагодарил.
И тут я понял: хватит. Иначе конца-края этому не будет. Это не то, от чего я мог бы с помощью терапевта излечиться, вроде энуреза, агорафобии или склонности к каннибализму. Это будет продолжаться до самой моей смерти.
Ну и ладно, подумал я. Достанем-ка старую добрую бритву Оккама и рассечем несколько гордиевых узлов. По крайней мере отчасти, как некогда говорили логики.
Я отправился в мастерскую, где, по общему мнению, все и началось.
Я замкнул рубильник снаружи. Зашел внутрь. На этот раз притворил дверь. Взялся за пилу и включил
Поднявшись с пола, я распахнул дверь и вышел во двор. Уже начинало смеркаться, значит, я потерял сознание на час или около того.
Я разомкнул рубильник, вошел в дом через заднюю дверь и, миновав подсобку, по коридору прошагал в гостиную, к книжному шкафу. Достал четырнадцатый том энциклопедии, раскрыл его.
Никсон Ричард Милхаус, говорилось там, (19131994). Хорошая длинная статья.
С кухни донесся шум. Хлопнула крышка духовки.
Чем ты занимался? спросили оттуда.
У ленточной пилы коротнул выключатель, надо будет его поменять, ответил я и завернул за угол.
Там была моя жена Сьюзен. Чуть старше, чуть потолще, чем я ее помнил. Но все равно хороша.
Ну-ка повернись к свету, хочу тебя рассмотреть, сказал я.
Мы же ссорились, прежде чем ты ушел, помнишь?
Что бы там ни было, я был не прав, ответил я. А ты права. Пускай будет по-твоему.
Ты хоть помнишь, о чем мы спорили?
Нет, сказал я. Да какая разница. Личные проблемы гроша ломаного не стоят рядом с
Кончай мне тут «Касабланку»разводить, сказала Сьюзен. Джоди и Сьюзи-Кью хотят в следующую субботу привезти детей и отметить у нас день рождения крошки Эдди. Ты хотел, чтобы здесь все было тихо-мирно, а день рождения от метить где-нибудь на выезде. Об этом мы и спорили.
Хреновый из меня дедушка, произнес я, но давай, тащи их. Пригласи соседей! Повесь на улице знак: «Досадите старому пердуну!»
Потом я успокоился.
Скажи им, произнес я, что я буду только рад всех видеть.
Честное слово, Эдвард, начала Сьюзен, поставив латку на большую конфорку, иногда мне кажется, ты и собственную задницу готов забыть, если она не приклеена.
Угу, конечно, сказал я. Я успел забыть, что это такоетихо-мирно. И наверняка не только это.
Ужин готов, сказала Сьюзен.
Кристина Кэтрин РашШестнадцатое июня у Анны
Kristine Kathryn Rusch. June Sixteenth at Anna's (2003). Перевод Н. Фроловой
Кристина Кэтрин Раш начала писать в начале 90-х годов и быстро поднялась до таких вершин, о которых молодая писательница не может и мечтать; потом в середине 90-х замолчала на несколько лет, потому что работала редактором «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», а уйдя с этого поста, в начале двадцать первого века снова вернулась к писательской деятельности. Она выпустила несколько романов, причем сразу в четырех жанрах: фэнтези, детективном, романтическом и научно-фантастическом. Под своим именем она написала почти двадцать романов, в том числе и «The White Mists of Power», четыре тома серии «Fey», серию «Black Throne», «Alien Influences»; несколько книг «Star Wars» совместно с мужем Дином Уэсли Смитом. Самые последние романы под именем Раш«The Disappeared», «Ex-trimes» и «Fantasy Life». В 1999 году она получила Читательскую премию журналов «Asimov's Science Fiction» и «Ellery Queen's Mystery Magazine»беспрецедентный случай! Будучи редактором, была награждена премией «Хьюго» за работу в «The Magazine of Fantasy and Science Fiction» и разделила Всемирную премию фэнтези с Дином Уэсли Смитом за редактирование оригинальной версии его книги «Pulphouse». Кроме того, она получила премию Геродота за лучший исторический детектив («Dangerous Road» совместно с Крисом Нельскоттом) и Премию критиков «Котапис Лтез» («Utterly Charming» совместно с Кристиной Грейсон). Под своим именем она получила премию Джона У. Кемпбелла, вошла в шорт-лист премии Артура С. Кларка, а в 2000 году получила премию «Хьюго» за рассказ «Millenium Babies». Таким образом, она одна из немногих, кто умудрился получить премию «Хьюго» и за писательский труд, и за редакторский. В таинственном и остром рассказе, приведенном ниже, Раш показывает, что вещи и события не обрывают своей связи с настоящим из-за того, что уходят в прошлое
* * *
«Шестнадцатое июня у Анны. Для знатока разговорного языка это выражение означает самый кардинальный день в истории развлечений. Случилось это в начале двадцать первого века. Не известно, почему из тысяч других записанных и каталогизированных разговоров были выбраны именно эти.
Предположений существует множество. Кое-кто говорит, что в тот день было отмечено необычайное разнообразие разговорных типажей. Другие утверждают, что этот день можно сравнить с джазовыми импровизациями и экспромтамипункты и контрапункты по своей красоте выше самих слов. Третьи же выдвигают гипотезу, что наличие свободного стула у стены позволяет гостю присоединяться к разговору, не ощущая при этом, что он вторгается на чужую территорию»
Заметки на полях специального шестичасового выпуска
«Шестнадцатого июня у Анны»
Вечером после похорон жены Мак поставил стул перед тем самым книжным шкафом, который он сделал для Леты более сорока лет назад, и зажег лампочку, закрепленную на верхней полке. На полках стояли по две копии всех когда-либо выходивших изданий «Шестнадцатого июня у Анны» (одна копия для чтения, вторая нераспечатанная). Все они словно подмигивали Маку.
Кроме них вразброс стояли другие книги, электронные переплеты, ОУО, вышедшие из моды мини-компьютерывсе они сохранили память о Лете и о том дне ее жизни, который она считала самым важным.
Запах сирени, перезвон золотых браслетов, и вот в поле зрения Мака попала женская рука с кольцами, она протянулась к выключателю и погасила свет.
Не мучай себя, папа, сказала его дочь Шери. Лет ей было больше, чем шкафу, лицо с возрастом стало мягким, как у матери. Еще один перезвон браслетов, и включилась настольная лампа, а Шери села на диван напротив отца. Подростком она любила прыгать на этом диване, а отцу казалось, что все это происходило всего лишь несколько недель назад. Мама бы не одобрила.
Мак сцепил пальцы, упер локти в колени и уставился в пол, чтобы дочь не заметила, как в его глазах блеснул злобный огонек. Лета больше уже ничего не одобрит. Она умерла, а он остался один, и из этого самодельного книжного шкафа на него потоком обрушились воспоминания.
Со мной все будет в порядке, сказал он.
Я немного боюсь оставлять тебя тут, призналась Шери. Почему бы тебе не поехать со мной? Поживешь несколько дней у меня. Я буду кормить тебя обедами, а спать станешь в комнате для гостей. Будешь ходить в парк, мы сможем поговорить.
Он уже разговаривал с Шери, с ее будущим вторым мужем, с почти взрослым сыном, со всеми сестрами, кузинами и друзьями Летыодному богу известно, сколько у них было друзей. И еще с репортерами. Даже удивительно, что смерть одной женщины и довольно-таки непримечательная жизнь ее привлекли столько репортеров.
Я хочу спать в своей постели, ответил он.