Ирис почувствовала, что от неё все отвернулись. Просто в один момент она осознала себя заключенной в каком-то вакууме. Ровесники и подруги были заняты совсем другими вещами. Им не были близки ни её боль, ни переживания. У них впереди открывались блестящие перспективы, а она не спала по ночам и смертельно уставала, ухаживая за двойняшками одна.
И вот в один из таких дней, когда она уже была на грани срыва, и пришёл Федя, лучший друг Марко, и поставил вопрос ребром.
На самом деле Фёдор постоянно был рядом. С момента их знакомства в её первый день в академии Ирис привыкла, что Марко с Фёдоромдрузья не разлей вода. Они были словно сиамские близнецыникуда друг без друга. Два самых безбашенных красавчика и неугомонных повесы в АСТРА-академии.
Они были вместе в любой проказе или рискованном задании, когда стали уже стажерами. Единственное время, когда они были поврозьэто когда Марко был с Ирис. И еще в ту проклятую экспедицию Марко улетел без Феди. Потому что его срочно перевели в другую команду.
С самого момента, как только Федор узнал о беременности Ирис, он опекал её. А когда стало понятно, что Марко не вернется, он и вовсе покидал её только для работы. Федор забирал её из роддома, заботился обо всем необходимом, пока Ирис пребывала в прострации из-за потери. Он был все время рядом, помогая и поддерживая.
И когда Ирис достигла того предела и могла впасть в черное отчаянье, Федор пришёл и предложил ей выйти за него замуж.
Ирис, тебе нужна помощь. Не от случая к случаю, а постоянно. Детям нужен отец, они уже очень скоро начнут все понимать. У них должна быть полная семья, сказал он, как только двойняшкам исполнилось по полгода. Ты совсем молодая, Ирис. Тебе нужно заканчивать учёбу. Тебе нужно дальше жить. Марко уже не вернется. Ты должна осознать это и принять как истину.
Но, Федечка, зачем тебе-то нас на себя взваливать? тихо спросила Ирис. Тебе свою семью нужно создавать, а не тянуть нас из чувства долга перед погибшим другом.
Марко и ты и были моей семьей. Соник и Зефирка тоже мои. Я и так их воспринимаю, как собственных детей, так что узаконивание ничего для меня не изменит.
Федя, но ты ведь можешь влюбиться и захотеть создать настоящую семью, не фиктивную.
Ириска, Ириска, ничего-то ты не понимаешь. Марко ведь был не единственным, кто влюбился в тебя, как дурак, усмехнулся Соколовский и впервые посмотрел на Ирис так, что она увидела в его глазах чисто мужской интерес и еле сдерживаемое желание.
Что ты
Перестань, ты ведь все видишь теперь, Ириска. Я люблю тебя. Только никогда не посмел бы сказать это или как-то показать, пока ты была с Марко. Он мой друг, и я бы ни за что не попытался даже встрять между вами. Ни за что. Но Марко больше нет. А ты и я есть. И есть Эйсон и Зефира. Так может ты дашь всем нам шанс. Мы можем стать семьей. Мы сумеем, если ты только захочешь попытаться. Пожалуйста, Ирис!
Ирис сидела пораженная. Как она не замечала раньше? Да очень просто. Марко всегда был для неё единственным.
Федя, но я не люблю тебя, как мужчину, и не знаю, смогу ли
Спать со мной? Ирис смущенно кивнула. Поверь, я умею ждать. И умею быть ласковым и терпеливым. Просто дай мне возможность всегда быть рядом, позволь себе привыкнуть к мысли о том, что я в твоей постели, в твоей жизни. Остальное я сам сделаю. Только не отталкивай, и все у нас получится.
Ирис опустила голову и задумалась.
Ириска, если ты переживаешь из-за того, что я могу однажды сгинуть где-то на задании, то я готов прямо завтра уволиться. Скажи "да", и уже завтра я подам раппорт на увольнение, и стану просто бизнесменом, который каждый вечер возвращается домой к тебе и детям. Я буду рядом, когда бы только тебе ни понадобился. Я не пропущу первые шаги и слова Соника и Зефирки, их дни рождения и все те праздники, которые родители должна проводить вместе. Мы станем самой дружной семьей, только согласись попробовать.
И она согласилась.
Федя ни в чем не обманул и не разочаровал её.
Уже через пару дней он перевез их в новый дом, где было все необходимое для детей.
Он заботился о двойняшках, как о собственных, и ни разу не дал ни единого повода усомниться в том, что он их любит. Именно Федор настоял на том, чтобы они с Ирис не рассказывали детям о Марко.
И он сумел терпением и чуткостью сблизиться с Ирис.
Случилось это несколько месяцев спустя, после того, как отметили первый день рождения детей. Ирис сама потянулась к Федору в поисках тепла и устав от воспоминаний, причиняющих боль. Мужчина был терпеливым, лаская её тело нежно и неторопливо, боясь вспугнуть.
И лишь доведя её до оргазма, он позволил высвободиться всей той неутолимой жажде, что он так долго скрывал от неё. В какой-то момент это даже насторожило Ирис. Глаза Федора горели настолько неистовым торжеством обладания и победы в момент его финала, что внутри все дрогнуло от испуга.
Но вернувшаяся нежности и осторожность быстро стёрли из памяти Ирис тот самый первый момент торжества Фёдора. Нет, конечно, даже закрыв глаза, Ирис бы не могла представить на месте Феди Марко, да даже и не стала бы делать этого, считая это несправедливым. Федор никогда не мог зажечь в её теле огонь той сокрушающей силы, который вспыхивал, стоило Марко коснуться Ирис даже просто дыханием.
Но Марко больше не было. А они были. И Ирис научилась с этим жить. Не сразу, но научилась.
С тех пор прошло столько лет. И почти все в душе Ирис успокоилось. Улеглось и практически подернулось льдом забвения. Она спрятала воспоминания о руках и губах любимого, что помещали её в другую реальность, когда он прикасался к ней. Ирис убедила себя похоронить как можно глубже память о вкусе его кожи и запахе. О словах, горячих и бесстыдных, что заставляли её краснеть и задыхаться от смущения и возбуждения. О его движениях внутри её тела, пронзающих всю её сущность и доставляющих наслаждение такое острое, что ощущалось иногда настоящей болью. Она убедила себя, что даже останься Марко жив, их отношения не продлились бы долго. Такая безумная страсть, что была у них, должна была сжечь их и саму себя рано или поздно.
Но как бы там ни было, у неё навсегда осталась часть Марко, что принадлежала только ей. Два существа с его цветом глаз. И это было тем, что никогда и никто не смог бы отнять у Ирис.
Никто, кроме тех же самых проклятых звезд, что навсегда забрали их отца.
Когда пришёл положительный ответ из АСТРА-академии, Ирис сначала просто взбесилась. Как Эйсон и Зефира посмели послать туда запросы, даже не спросив у неё?
Она проплакала ночь напролет, пока внутренне не смирилась. Видимо, с генами не поспоришь. Их с Марко детей звал космос, и с этим, похоже, уже ничего не поделать.
И сегодня она сама отвезла своих кровинушек в космопорт и смотрела, как они, помахав ей, ушли.
Ирис всхлипнула, сажая глайдер перед офисом. Посмотрев в зеркало, она вытерла глаза и подумала о том, как она выглядит.
Ведь реалии нынешней жизни были таковы, что женщины в её возрасте впервые рожали, а она только что проводила в академию своих взрослых детей. Продолжительность жизни заметно увеличилась благодаря открытиям ученых, и 36 летэто едва только расцвет. А как она, интересно, выглядит со стороны? За эти годы Ирис привыкла воспринимать себя как мать взрослых детей и мало задумывалась о собственной женской привлекательности. Но Фёдор настаивал на том, что, когда двойняшки улетят учиться, они должны попытаться родить еще малыша.
Ирис понимала, что так будет справедливо по отношению к мужу. Он столько лет отдал на воспитание детей Марко, что его желание иметь собственного ребенка вполне оправдано и заслуженно. Она согласилась, но почему-то все внутри протестовало против такого решения. Словно родив от другого мужчины, она бы окончательно предала и перечеркнула память о Марко.
Ирис заставила себя встряхнуться и выбралась из глайдера. Её ждёт масса работы. Об остальном она подумает чуть позже, когда в душе все уляжется после отлёта детей.
Глава 4
Дагфинн рассчитал все верно. Фёдор улетел час назад, и Ирис будет в офисе без него. Конечно, долго это не продлится, но для того, чтобы поговорить, не нужно так уж много времени.
Он проводил взглядом стройную фигурку Ирис, когда она выбралась из глайдера и вошла в офис. Его тело все накалилось просто от того, как сильно он сдерживал желание нагнать её прямо на этой парковке и прижать к гладкому боку одной из воздушных машин. Впиться в неё глазами, заключая в клетку своих рук, отрезая все пути к бегству. Его просто потряхивать стало от силы желания, что в нем вызвала только её походка, за которой он наблюдал издали. Это покачивание бедер причиняло самую настоящую боль ему, как, впрочем, и любому живому мужчине.