«Вот мы и в Заречье» подумал воевода.
4.
Засека
Когда дружина вышла к Горелой засеке, уже почти стемнело. Пурпурное свечение за горизонтом, умирая, исчезало, напоследок укутывая землю сумрачным покровом. Тропа, змеёй ползущая по лугам, наконец-то вывела их к тёмной, негостеприимной стене леса. На угрюмой опушке кряжистые сосны и могучие, вековые ели, уцепившись спутанными корнями за пологий земляной вал, росли странно, под углом. Выглядело это так, словно в стародавние времена почва здесь вдруг вздыбилась, пошла волною, да так и замерла, склонив стволы деревьев, сделав их и вправду похожими на оборонный заруб, живые шипы, которыми мрачные глубины леса отгородились от непрошеных гостей. Кора многих исполинов пестрела застарелыми следами гари, в вечернем сумраке походившими на потёки чёрной крови. Лес у подножия этого нерукотворного вала казался пустым и безжизненным, но, присмотревшись, можно было заметить, как в сплетении ветвей нет-нет да и мелькнёт огненно-рыжий языкхвост белки или шумно чвиркнет, подражая какому-нибудь лесному обитателю, сойка-пересмешница. Однако Зареченская чаща, храня торжественную мрачность, не любит чуждых звуков, и крик пёстрой лесной птицы тут же стает, растворится, вплетётся в шум ветра, гуляющего в кронах деревьев, в тихий заунывный скрип кривых ветвей. И вновь наступит тишина.
В стороне от тропы, вырубив подлесок, разбили свой бивак опричники. Возле поставленного шатра уютно трещал костёр, над которым румянилась насаженная на самодельный вертел тушка молодой косули. Сквозь весёлый смех, окружавший собравшуюся возле огня компанию, пробивалось немелодичное мужское пение под пискливый аккомпанемент жалейки. Слов, заглушаемых фырканьем стреноженных коней, было не разобрать. Но, судя по брызгам хохота, волнами взрывавшего компанию, песенка была не храмовым псалмом.
Отдав приказ дружине разбить лагерь, Всеволод направился в сторону веселья. По дороге окольничий заглянул на небольшую, округлую поляну, посреди которой паслись кони. Всеволод осмотрел лошадей, потрепал гривы, прошёлся ладонью по гладким шкурам, громко рассерженно цокнул и лишь затем вышел в круг света, рождённый пламенем костра.
Боярские сыны, развалившись на попонах и усевшись верхом на разложенные по земле, накрытые рогожей сёдла, внимали пению Куденея. Опричник как раз заканчивал строчки из последнего куплета скабрезной песенки о весёлой вдовушке, не имеющей никакого представления о нравственных ценностях и женском благочестии. Синица, раздувая румяные щёки подыгрывал ему на двурожковой дудке и корчил забавные рожи, не отрывая губ от мундштука инструмента. Наконец приспешник замолчал, под всеобщий смех и небрежные хлопки. Кудлатый и широкий, как медведь, Горица тут же протянул ему жестяной кубок, которым предварительно зачерпнул из небольшого пузатого бочонка. От кубышки, с блестящими, покрытыми потёками пены боками, шёл медово-терпкий запах крепкого алкоголя.
О, смотрите, кто пожаловал! воскликнул всё ещё красный от усилия Сёмка Рытва, а мы-то уж решили, заплутали вы
Аль назад возвратилися, поддакнул ему Острога, осклабившись, подумавши, что раз мастера-рубаки взялись за дело, то и делать здеся больше неча. Разве что за лошадьми присматривать, да в носу ковырять.
Не слушай их, Никитич, дураки напились вот и гуторят, что на ум взбредёт, Тютюря, блестя нетрезвым взглядом, поднял кубок, Лучше выпей с нами, смочи горло после долгого пути. Бражка чудо как хороша! Не абы какое пойло, настояна на сливе.
Аха, выдохнул Куденей Лоза, оторвав губы от кубка и смаргивая выступившие на глазах слёзы, и крепка зараза!
Благодарю. В походе пить не привык, Всеволод поискал взглядом княжича, но Петра среди присутствующих не было. Никогда не знаешь, что в следующем овраге поджидает, а во хмелю драться, всё равно, что Марене под подол пытаться заглянуть.
А мы только так и умеем! задорно выкрикнул Чура, по самой кромке клинка ходим, потому как костлявой боятьсяэто не про нас. Двум смертям не бывать, а одной не миновать, так что неча и переживать!
Ага, век коротать нужно так, чтоб было о чём вспомнить, поддакнул Синица, который, подставив лист лопуха, ножом срезал на него пласт мяса с туши над огнём. Облизав выпачканные жиром пальцы, он принялся аппетитно уплетать оленину.
О подвигах ратных, поддержал его Горица.
О порубленных врагах и добыче славной, подхватил Некрас.
О хмельных пирах, пережёвывая мясо, невнятно добавил Семка.
О девках, которых поимел, тихо закончил Куденей, покручивая на пальце массивный перстень-печатку с родовым гербом.
Вижу планов у вас в избытке, прищурившись, усмехнулся Всеволод, даже удивительно, как вы находите время стезёй опричников идти. Тех, кто должен, не жалея себя, блюсти интересы князя, служить Марь-городу. Нести порядок, покой и справедливость его жителям. Быть примером для других. Как там в вашей клятве« кусать врагов отчизны как собака и метлой мести их из страны». Я действительно не понимаю, когда вы успеваете соблюдать обеты, раз заняты настолько, что некогда отереть опревшие спины собственных коней. Разве что в перерывах между подвигами да имением девиц.
Бояре у костра смолкли, глядя на Всеволода злыми, пьяными глазами, в которых отражались отблески костра.
Что тебе нужно воевода, тихо процедил Тютюря, разом растеряв всё своё радушие. Калыга перестал улыбаться, и красные пятна алкогольного румянца неприятно проступили на его лице.
Пётр. Я ищу княжича. Где он?
Ну, так здесь его, как видишь, нет. Загляни в шатёр. Наша брага для младого княжича, оказалась слишком крепкой.
Всеволод заметил, с каким презрением Калыга назвал Петра княжичем, но пропустил это мимо ушей. Бояре, как и их потомство, всегда недолюбливали Ярополка за крутой нрав, за несговорчивость и отсутствие стремления потакать их желаниям. И нелюбовь эта априори перекочевала на его сына. Пусть барчата кланялись и лебезили перед юношей, но за спиной скалили зубы подобно загнанным в угол бирюкам. Вот только юный княжич, похоже, этого не замечал. Однако Всеволод был уверен, Пётр со временем сам поймёт, где искать настоящих друзей. Людей, на которых можно положиться. Тех, кто говорит правду в глаза, даже зная, что она может не понравиться. Тех, кто прикрывает в бою спину, а не пытается воткнуть в неё кинжал. Он должен будет научиться, как его отец, ставить эту зарвавшуюся, избалованную свору на своё место. И когда этот момент настанет, в чём Всеволод не сомневался, он хотел бы оказаться в первых рядах зрителей, да что там, он бы самолично подавал розги для экзекуции дворян. А пока Пока воевода заглянул за откинутый полог шатра.
Внутри было темно и душно. Всеволоду пришлось немного постоять, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Когда тени стали приобретать чёткие края, он разглядел юношу, лежащего на войлочной попоне, кинутой поверх лежанки из сосновых веток. Измятый, скомканный кафтан торчал у него из-под головы, а на ногах всё ещё были измазанные грязью, потерявшие весь свой лоск сафьяновые сапоги. Всеволод присел рядом и с беспокойством посмотрел на Петра, сопящего с полуоткрытым ртом. Как же князь был юн. Совсем мальчишка. Глупый мальчишка, давший ослепить себя лоску фривольной жизни опричников. Впрочем, Всеволод не мог его в этом винить, да и не хотел. Он сам в отрочестве мечтал о весёлой, полной приключений жизни, о славе, признании и подвигах. Мечты эти, неизменный атрибут юности, обратились в пепел, истаяли горьким дымом, изошли смрадом разлагающихся тел во время нашествия Орды. Чаша, полная отвара боли, лишений и смертей, была испита им до дна. Подобной доли воевода не желал никому, а в особенности сыну Ярополка, который вырос у него на глазах.
Вздохнув, окольничий принялся стягивать с княжича сапоги. Пётр что-то неразборчиво пробормотал, дыхнул перегаром и затих. Заботливо накрыв его попоной, Всеволод вышел из шатра.
Когда воевода вернулся в лагерь, поставленный дружиной, на земле царила ночь. Звёзды усеяли небосвод мелким, тревожно мерцающим крошевом. Из-за горизонта, вспучивая серые ленты облаков, медленно выплывала луна. Её призрачный свет просачивался сквозь рубленые, неровные многоугольники окошек, образованных сплетением ветвей, и одевал лес в серебряные доспехи. Где-то в глубине чащи настойчиво и нудно ухал филин. Уставшие за день перехода кметы разошлись по палаткам, предавшись тяжёлому сну измотанных людей. Гулявший накануне слабый ветер стих вместе с шелестом листвы и скрипом веток. Лагерь словно вымер, погрузившись в тишину, нарушаемую лишь тихой перекличкой караульных да стрёкотом сверчков. К удивлению воеводы он оказался не единственным человеком, которому не спалось. У заглублённого в землю пепелища сидела одинокая сгорбленная фигура. Худое лицо с взлохмаченной, нечёсаной бородой подсвечивали алые всполохи догорающих углей.