А теперь ещё и этот инцидент.
Глен сидел мрачнее чёрных вулканов. Что-то попало ему между зубов, и он ковырялся меж них зубочисткой. Он вернулся поздно ночью, пешком, без двуколки и без тарпана, пьяный, как странствующий рендристкий проповедник. Как нетрудно было догадаться, в темноте он не вписался в поворот и грохнулся с серпантина, ведущего из Брендама в пригород. Мерин сломал обе передних ноги и его пришлось прирезать, а двуколкупереквалифицировать в дрова.
Да что ж такое, прошипел Глен и отложил зубочистку. Не могу понять, что это.
Может, таракан какой, сочувственно сказала леди Дала. Шевелюра у неё была уже не та, и поэтому её змеиная коса начиналась не надо лбом, а вверху затылка, а затем, спускаясь вдоль шеи, не оставалась позади, как принято, а с некоторой долей женского кокетства ложилась сбоку на левое плечо. В её присутствии Валь интуитивно избегала красивых каскадов из косичек, поскольку леди Дала явно мучительно переживала выпадение волос.
Это мучение изливалось наружу желчью.
Потому что от этой твоей тененски можно ожидать чего угодно. Она может легко кобру с ужом перепутать, не то что геркулес с тараканами. Я слышала, что делать такие пакости нарочно в их характере.
Валь терпеливо помалкивала.
Эми так делать не будет, неожиданно для всех пробурчал Глен. Но, зная его, Валь совершенно не радовалась, что он решил заговорить. Даже маленький Сепхинор, сидевший между ними, почувствовал приближение грозы и спрятал свой любопытный взгляд.
Просто такие вещи случаются все разом, когда поддаёшься им. Поддаёшься тому, что тебя влечёт прочь с твоего пути, понесло Глена. Тон его был таким серьёзным и убедительным, что даже Эми, которая оттирала грязь с порога, стала слушать. Я знал вчера, что надо весь день работать. С самого утра эстакады уже воздвигли, покатины поставили. Можно было напилить столько досок, что неделю бы потом сидели колотили гробы, заодно крышу бы родителям починили. Но я поддался уговорам Валь и решил, что надо съездить в город, хотя прекрасно знал, что не надо было. И вот что в итоге из этого вышло.
Его линия рассуждений из раза в раз была одна и та же. Пил он, коня угробил тоже он. Но когда он говорил, это всё так изящно следовало из решений нерадивой жены, что жена и сама сидела с виновато опущенными ресницами.
Я раскладывал карты и знал, что день будет удачным только в том случае, если я останусь верен себе. Я убедил себя, что должен поддержать Валь, но в итоге её решение оказалось неверным. Мы потеряли кучу времени и коня, напирал он, вроде бы никого не виня.
Так что теперь у нас на деле лишь один тарпан и один катафалк, поддакнула леди Дала. У неё даже платье сегодня было цвета ночного моря, столь близкое к траурному, будто смерть тарпана стала для неё личной трагедией. Как же теперь работать-то? А если в город поехать, катафалк, в самом деле, запрягать?
Да уж, смысл был кланяться герцогу, если от этого одни потери, прокряхтел Герман. Он один ел кашу без претензий и постоянно докладывал себе ещё. Но Валь не могла на него смотреть без неприязни, потому что его волосы были не зачёсаны, они то и дело падали ему на глаза и липли ко рту. А голос его, если уж звучал, то сразу же резал ухо, как скрип несмазанного колеса.
И вот в такие дни я лишний раз понимаю, снова вступил Глен (а родители слушали его с таким вниманием, будто бы не знали, что он у них за сокровище). Для верности он то и дело потирал ушибленную в ночных похождениях челюсть; и даже одеваться к завтраку не стал, так и оставался в рубашке, будто больной. Что учение наших предков работает, это доказали поколения наших семей. Можно, конечно, в него верить лишь тогда, когда это удобно, и он бросил назидательный взгляд на Валь. Он имел в виду, что ему удалось предсказать рождение мальчика, и баронесса в своё время была очень этим впечатлена. Но это лицемернов одно время верить, а в другоеделать вид, что тебя это не касается. Если я говорил, что надо было оставаться дома, поскольку мне выпал обратный келпи, значит надо было оставаться дома.
Звякнула ложка, которую Сепхинор положил рядом со своей фарфоровой миской. Мальчик взял салфетку и вытер рот, а затем прервал всеобщее устремление взглядов к барону и спросил:
Но па, ты сам убил лошадь. А ма пришла домой одна.
Если бы они сидели ближе друг к другу, Валь легонько толкнула бы его ноги коленом, давая понять, что ему лучше не препираться с отцом. Но поздно что-либо исправлять. Глен страдальчески улыбнулся. Что ещё ожидать от ребёнка, который дни напролёт проводит с матерью, пока глава семьи горбатится на работе и не может передать ему свою точку зрения?
Наша жизнь складывается из кирпичиков, как эта башня, Глен тоже отложил свои столовые приборы и нарисовал в воздухе прямоугольник с помощью указательных и больших пальцев. Сепхинор смотрел на него без интереса, но взгляд не отводил. Твои мысли, решения, намерения из прошлого создают твоё настоящее. Если в глубине души ты чего-то очень хочешь, например, выставить на посмешище своего мужа, рано или поздно мироздание ответит тебе положительно. Но будешь ли ты рад?
Сепхинор покосился на Вальпургу, а та не отрывала глаз от тарелки. Она никогда не позволяла себе говорить плохо о Глене, что при сыне, что при торговцах на рынке. Но Моррва считали иначе. Им, похоже, казалось, что весь мир настроен против них ни за что. Что даже в этой старинной башне, где при входе есть ворот, которым можно опустить решётку перед дверью, как при осаде, слишком много современных удобств. Например, диван, обитый гобеленом. Печь на кухне и дорогие изразцовые камины аж на двух этажах. Шпалеры и ковры из шерсти и шёлка, на которых были вручную расшиты змеи, волны и батальные сцены. Резные перила из красного дерева и, да покарают нас Боги, витражные окна на лестницах и при входе. Будь их воля, весь мир должен был бы жить в избе из грубого сруба, жечь костёр прямо на земляном полу и отдать каждую серёжку с жемчужиной бедным. Ну, то есть им, Моррва. Их собственный дом по соседству хоть и не отличался роскошью, однако ж был далёк от аскетизма.
Вот только это богатство здесь осталось с тех пор, как тут жили герцог и герцогиня. И мама, леди Сепхинорис, сама вышивала красоту на шторах и гобеленах. А папа когда-то решил разбитые ураганом окна заменить на витражи с вербами, птичками и облаками. Он был не только на все руки мастер, но и прекрасно знал законы Змеиного Зуба. И нигде в них не было написано, что нельзя обустроить своё жильё так, как тебе нравится.
Хотя когда говорил Глен, всё убранство будто бы тускнело, становилось замученным его вечным недовольством.
Иногда можно специально привлечь плохую ситуацию. Проявить обидчивость, вздёрнуть нос и изобразить оскорблённую гордость, что тебя не подобрали вовремя, и из-за этого произойдёт нечто подобное. А потом думать, что поставила пьяницу на место, не пуская его, раненого, даже на пару слов в свою спальню.
«Скоро это закончится», мысленно пообещала Валь то ли себе, то ли сыну. Но, понимая, что теперь Дала и Герман глядят на неё, утратила надежду отмолчаться. И сказала негромко, но отчётливо:
Лорд Венкиль Одо, когда осматривал меня в последний раз, сказал, что прежний запрет делить спальню остаётся в силе. Три года.
Разве уже не прошло? поднял тонкую бровь Глен. Валь понадеялась, что ненависть, вспыхнувшая в ней, не излилась через глаза. Ещё бы, он ли недели напролёт был прикован болью и кровью к кровати! Ему ли помнить, когда это было! Он же всего лишь муж, не требуйте от него многого!
Нет, дорогой, ещё не прошло.
Для мужчины это очень непросто, тоном знатока сообщил Герман. Иные вообще не соблюдают подобных запретов. Надо хоть в других радостях жизни себе не отказывать, а то совсем уработаешься.
Да что я, нарочито смиренно поднял глаза к потолку Глен. Для меня важнее всего, чтобы Валь скорее выздоровела. Я обычно об этом не говорю, но в такие ночи, как эта, лежать и смотреть на её пустующую подушку невыносимо. Так хочется снова видеть, как ты сопишь рядом.
«Конечно, бедный Глен спит один, пока неприступная жена плетёт злодейские планы в одиночестве с оправданием от врача», думала Валь. Ярость кипела в ней, как будто её удивляло, что любая фраза от мужадаже, вроде бы, сентиментальнаяговорит лишь о том, как сильно он любит самого себя. Глен теперь сидел во главе стола, на месте отца. Прямо за его плечами огоньки плясали на свечах, зажжённых на каминной полке. И освещали портрет самого Вальтера, что был сделан в полный рост много лет назад. Оттуда герцог смотрел на всю гостиную суровым взглядом змеиных глаз.