Вторая часть. Пассажи становятся активней, и я не выдерживаю. Медиатор выскальзывает из сведенных судорогой пальцев, с режущим звуком цепляет струну и падает на пол уже в полной тишине.
Вот теперь я была абсолютно уверена, что мои щеки пунцовые. Кожа горела огнем и не только на лице. Я сделала глубокий вдох и медленный выдох. Небо, да я готова была огреть этого типа по голове его же скрипкой! Вряд ли от этого было бы больше вреда, чем от его игры! Нельзя же так терзать инструмент своими эмоциями!
Оллема Адерин? голос мэтрессы Линдберг отзывался приятной прохладой дуновения беспокойства на почти ощутимо саднящей коже.
Простите, мэтресса Линдберг, я Мне Можно, я немного подальше сяду? Мне нужно больше пространства для м-м-м для чего? Не для маневров же.
Ситуация глупая, но мне ни капельки не стыдно. Неловкость исчезла, будто ее и не было. Остались воспоминания о неприятных ощущениях, повторения которых мне не хотелось настолько, что я готова была выставить себя в сколь угодно глупом свете.
Преподаватель недоуменно посмотрела на меня, а затем медленно кивнула:
Конечно
Не теряя ни секунды, я встала и отодвинула стул на расстояние локтя. Так вибрации будут ощущаться гораздо слабее, ведь звук будет передавать мне только воздух, а он благодушный проводник, скрадывающий большую половину интенсивности звуковой волны. А значит, остаток урока пройдет, хоть и не приятно, но вполне терпимо.
Молодой человек с привлекающей внимание седой прядью бросил на меня короткий озадаченный взгляд, быстро сменившийся безразличным, и снова повернулся к нотам.
За оставшееся время занятия мы прогнали еще два ансамблевых произведения. В плане техничности к дуэту было не придраться, но мэтресса Линдберг все равно задумчиво закусывала нижнюю губу. Она всегда добивалась слаженности исполнения не столько механической, сколько интуитивной, и сейчас подспудно ощущала отчужденность музыкантов.
Однако, вопреки моим опасениям, преподаватель не стала разбираться с проблемой немедленно:
Что ж, нам еще предстоит поработать, произнесла она, но потом расцвела своей обыкновенной улыбкой и добавила. Но вы оба сегодня хорошо постарались.
Грейнн покинул кабинет первым. Вежливо попрощавшись с метрессой, я последовала его примеру через минуту, сопровождаемая прощальным кивком и задумчивым взглядом преподавательницы.
* * *
Слуагадхан Броган смотрел на своего приятеля поверх пустого бокала. Что-то в старом знакомом неуловимо изменилось. Его бокал был пуст всего на половину, и это не было похоже на Грейнна Бойла, которого он знал.
Слушай, Грейнн, начал молодой человек, когда решил, что градус дружеского расположения возрос до приемлемого уровня, тебе должно быть, некомфортно вернуться в консерваторию, когда все твои знакомые давно ее окончили.
Он сделал небольшую паузу. Оллам неопределенно хмыкнул, и лорд Броган продолжил:
Почему ты взял такой длительный академический отпуск?
Разве ты не слышал? с мрачной усмешкой произнес молодой мужчина. Перелом пальцев правой руки. С таким особо не поиграешь.
Да, что-то такое говорили не испытывая неловкости, подтвердил Хан, Но ведь кости срастаются довольно быстро. Восстановление занимает месяц, в худшем случае три незавершенная интонация явственно подразумевала под собой вопрос.
Три месяца без скрипки. Ты не играешь, Хан, поэтому не представляешь, какого труда стоит восстановление полной работоспособности, не говоря уже о восстановлении музыкальной техники. Я до сих пор не могу играть так, как играл до перелома, голос оллама отдавал сталью. Воспоминания, нахлынувшие на него были не из приятных.
Но четыре с половиной года, Грейнн, лорд Броган не успокаивался.
Грейнн Бойл невесело усмехнулся. В этом был весь Хан: его не волновали глупости вроде такта, к цели он привык идти напрямик.
Скажем так, после затянувшейся паузы, во время которой оллам убедился, что приятель не намерен отступать, произнес Грейнн, я очень расстроился, потеряв возможность играть.
В это я могу поверить, усмехнулся лорд Броган. Ты мало что любишь больше, чем свою скрипку. Вряд ли хоть одна женщина дождалась от тебя таких сильных чувств, произнес он и снова растянул губы в улыбке.
Глаза Слуагадхана Брогана смеялись удачной шутке.
Грейнн Бойл ничего не ответил, только покрутил ножку бокала, не отрывая его от столешницы и смотря на рубиновую жидкость, словно в хрустальный шар памяти. Над столом повисла пауза. И снова ее прервал Хан:
Знаешь, я слышал еще кое-что, Грейнн оторвал взгляд от бокала и испытывающее посмотрел на старого знакомого.
Я слышал, что имела место какая-то дрянная история вплоть до потасовки, оллам прищурился. Зная тебя, мне вполне в это верится, хохотнул Хан, а губы Грейнна Бойла исказила кривая ухмылка. И вполне ожидаемо, что подробности истории не просочились. Твой отец всегда прикрывал твои шалости.
Хоть ему это и не нравилось, кивнул молодой мужчина, признавая правоту собеседника.
Как и моему, улыбнулся тот, но честь рода превыше всего, верно?
Чего ты хочешь, Хан? напрямую задал вопрос Грейнн Бойл.
Пауза продлилась недолго, после чего Слуагадхан Броган неожиданно серьезно ответил:
Я знаю людей, Грейнн, очень высокопоставленных людей, которым было бы интересно послушать, что же в действительности произошло в доме столичного мастера краснодеревщика почти пять лет назад.
К чему таким высокопоставленным людям история обыкновенной драки? иронично приподнял бровь оллам, Таких историй полно. Пусть идут в театр, там им об этом еще и станцуют.
Хан рассмеялся.
А ты все такой же шутник, после чего вновь стал серьезным и продолжил. Слушай. Грейнн, я ни на чем не настаиваю. Просто хочу, чтоб ты знал: если с тобой поступили несправедливо, всегда найдутся люди, в чьих силах будет вернуть судьям их приговоры.
Слуагадхан смотрел прямо в глаза приятелю, ожидая его реакции. Грейнн Бойл усмехнулся, снова коснулся ножки бокала и произнес:
Спасибо, друг. Всегда приятно знать, что есть те, кому ты небезразличен, после чего поднес сосуд к губам и сделал большой глоток.
Для этого и существуют друзья, ответил лорд Броган, с усмешкой и спокойным удовлетворением в глазах наблюдая, как убывает рубиновая жидкость в бокале приятеля.
* * *
Санна Линдберг сидела за столом в преподавательской столовой и рассеянно помешивала ложечкой сахар в чашке. Ее взгляд, устремленный в пустоту, выдавал глубокую задумчивость.
Леди Линдберг, позволите? раздался рядом мужской голос.
Вздрогнув, молодая женщина подняла глаза на стоящего рядом с ее столом мужчину.
Конечно, лорд Двейн, ответила она и улыбнулась.
Первый проректор занял стул напротив и, поставив поднос перед собой, снова задал вопрос:
Что могло вызвать такую задумчивость, что очередной шедевр мастера Аодха на вашей тарелке до сих пор стоит не тронутым? Никаких проблем?
Нет. Проблем нет. По крайней мере, пока пробормотала в ответ оллема, а затем добавила. Скорее трудности педагогического процесса.
Поделитесь. Возможно, я смогу помочь. Хотя бы советом, Маркас Двейн поощряющее улыбнулся.
Все дело в ансамбле. Моя студентка и оллам выпускного курса никак не могут поймать одну волну. Нет, технически все идеально, но то, что они играют, не музыка, а набор звуков и пауз. Я чувствую, что что-то мешает каждому из них, но не могу понять что, призналась метресса, после чего медленным отрешенным движением вытащила ложку из чашки и положила на блюдце.
Хм И как давно вы боретесь с проблемой? спросил первый проректор.
Уже две недели. Четыре занятия, за которые мы не сдвинулись с мертвой точки ни на йоту. Я уже даже не знаю, что предпринять. Оллема Адерин как будто физически закрывается, она скована, а оллам Грейнн холоден, как ледяная статуя, сдержан и безразличен. Я пробовала их тормошить, давала различные произведения с кардинально противоположными характерами, но результат один: технический и абсолютно инертный набор звуков. С такими успехами мы не можем перейти на уровень музыки души. Если честно, я не представляю, как их расшевелить.