Больше недели потом инспектор оставлял весь четвертый класс после уроков и требовал, чтобы ученики сказали, кто запустил корку. Многие знали, но никто не выдал товарища.
В поджоге поповского гумна, о котором ему напомнил Баринов, Северьянов принимал лишь косвенное участие. Сожгли гумно братья бывшего шахтерасельского бедняка, которого после его исповеди урядник арестовал по доносу попа.
«До чего же ехиден этот лопоухий кадет в очках! неожиданно ворвалось в память Северьянову. Решил, чинуша, ударить меня по самолюбию золотыми медалями. А я горжусь, что добился права быть сельским учителем без помощи попов и богачей».
Мимо Северьянова, обгоняя его, прогремело несколько подвод, запряженных сытыми лошадками. На передней сидел старик с пушистой бородой и молодуха. На задних покачивались сонные головы в овчинных шапках.
Пропустив подводы, Северьянов прошагал через канаву на гребень откоса, заросшего чабрецом, сбросил с плеч «сидора» на траву, присел и огляделся. Прямо перед ним за могучей шеренгой берез-богатырей раскинулось молчаливое, укутанное сумерками поле, белела в отсветах зари далекая колокольня.
По редкой траве откоса пробежал легкий ветерок, пронеся возбуждающий аромат чабреце и вечерней свежести.
От всего, что сейчас увидел и почувствовал Северьянов, на него повеяло родным спокойствием. Он стал обдумывать свои городские встречи и, неожиданно просияв, улыбнулся. Обрадовало состояние полной свободы: он уже не испытывал над собой власти Гаевской; более того, он и на нее перенес свое не очень лестное, сложившееся у него под влиянием случайных встреч в условиях походной фронтовой жизни мнение о прекрасной половине рода человеческого. Хлопнув себя по коленке, он повернулся лицом к закату. Солнце уже совсем улеглось спать за зубчатым обрезом леса. В сырой промозглой тени, падавшей от плотной стены елей над узкой луговиной, не клубились, как бывало летом, седые туманы, не звенели перекрики ребят в ночном.
Северьянов поднялся и забросил на плечи мешок. В его голове вдруг шевельнулась тревожная мысль: «А что, если она с этим студентом догонит сейчас меня и предложит ехать с ними?» И опять, помимо его воли, Гаевская вошла к нему в душу и всматривалась с любопытством в ее тайники своими карими глазами с какой-то загадочной улыбкой. Северьянов пытался найти в ее движениях, словах что-нибудь отталкивающее. Наконец вспомнил, что она одинаково улыбалась и ему, и этому студенту. Это на минуту успокоило. А потом, убыстряя неровные шаги, прошептал:
Вползает, как змея Не оторвешь
Неожиданно в дремучих зарослях хвойного леса, подходивших справа к большаку, раздался сухой треск. Северьянову показалось, что кто-то идет и из этих зарослей наблюдает за ним. Какая-то птица шарахнулась в дремавшей чаще и полетела в глубину леса. Пахнуло грибным запахом лесных оврагов. Стало еще тише и темней, но Северьянов заметил, как впереди выдвинулась из чащи и пошла вдоль большака еле различимая в темноте огромная фигура. «Вот и попутчик. Вдвоем будет веселей». Но на всякий случай достал из кармана браунинг. Попутчик остановился и, когда Северьянов приблизился к нему, вдруг скомандовал:
Стой, стрелять буду!
А ружье у тебя заряжено?
А ты почему знаешь, что не заряжено?
Своих не признаешь, эх ты, Артюха!
Да ты и впрямь свой, выговорил глухо лесной житель и опустил ружье к ноге. Меня ведь в самом деле Артемом звать.
Северьянов подошел к Артему и, сунув ему почти в рот дуло браунинга, отобрал винтовку.
У меня целей будет. А теперь давай присядем, отдохнем, поговорим. Дорога дальняя. Не сводя глаз с Артема, указал на траву перед собой. Артем вдруг сунул пальцы в рот, но не успел свистнуть, как сильный удар прикладом в грудь опрокинул его на спину.
Не с того краю ковригу начинаешь резать, процедил сквозь зубы Северьянов.
Артем, лежа на спине, простонал:
Правду говорят, что смелый долго не думает. Так и убить человека можно.
Попробуй еще схитритькостей твоих ворон не соберет.
Браток, сказал тихо Артем, когда Северьянов помог ему сесть, я ведь пошутить хотел, спытать, что за человек меня настиг. Небось тоже, как и я, дезертир и насквозь ранетый?
Ты один промышляешь тут? отклонил вопрос Артема Северьянов.
Закурить можно? уклонился Артем.
Кури, Северьянов сказал это так, как будто желанию дезертира он не придавал никакого значения, а сам косящим взглядом следил за каждым его движением. Артем достал кисет, распустил его, вынул кресало. Северьянов выбил из рук дезертира кресало. Артем молча поднял его, вздохнул и нехотя сунул кисет в карман.
Ты, браток, часом, не большевик?
Зубы мне не заговаривай. Один орудуешь или с бандой?
Дезертир продолжал свое:
Напоминаешь мне нашего взводного, тоже вот такой: долго не думал, отчаянная башка. А в революции большевиком оказался.
Ты мне, Артем, петли не закидывай. Сколько в твоей банде человек и долго ли намерен по кустам шляться?
Кабы можно было домой, разве я тут валандался бы? Мы, впрочем, никакого насилия. Продукты берем на прокормление, ну, ежели состоятельный, деньжонки для нашей общей кассы. Иной день куска хлеба не добудешь, отощал народ, но безобразий не делаем. Тут, днями, появились, которые без разбору, а мы по совеститолько на прокорм.
А все-таки сколько же вас?
Со мной четверо.
Дома бываете?
Редко. Ночью коли. У нас тут по помещикам черкесов нагнали тьму. А в иных имениях есть и казачишки. Председатель земской управы Салынский, говорят, приказ дал: ловить, которые, вроде меня, войны не хотят, и расстреливать на месте, как немецких шпионов. Артем подумал и добавил:И расстреливают, сволочи, не по-русски: сперва тебя всего кинжалом исполосуюткурице негде клюнуть. Потом к колу привяжут и вроде как в мишень стреляют, сколько им вздумается И что б не сразу, не наповал.
Много расстреляли?
В наших Блинных Кучахдвоих. Стояли привязанные к кольям, пока вороны не расклевали мясо до костей
Несколько мгновений длилось тяжкое молчание. Со стороны города слышалось погромыхивание телеги и песня. Пел пьяный, вихляющий голос. Северьянов закинул ремень винтовки через плечо.
Что же мы с тобой дальше будем делать?
Я собирался к своей бабе. Пойдем, гостем будешь.
Сколько отсюда до Красноборья?
Верст двадцать, пожалуй, наберется. Ты что, красноборский?
Теперь красноборский.
В зяти пристал?
Вроде.
Вот, браток, коли бы из вашей да из нашей волости всех зеленых бродяг собрать, мы не то что Салынского, а и самого Керенского с трона спихнули бы.
Громыханье телеги слышалось уже совсем близко. Можно было хорошо разобрать слова песни. Артем улыбнулся:
Пустокопаньский ведьмак.
Из Пустой Копани?
Его тут все дезертиры знают и побаиваются. Голопузик, как и мы, грешные, но глаз тяжелый. Ежели не по добру на тебя глянет, что-нибудь попричинится: либо хвороба, либо несчастье какое, а то и покойника жди.
Телега громыхала совсем рядом. Певец смолк, видимо прислушивался к разговору Северьянова с Артемом. И вдруг в темноте на высоких нотах стариковский хриплый фальцет затянул:
Риспублику Советскую
В сем мире утвердим.
И снова примолк. Потом ударил вожжами по коню:
Поддай рыси, Гнедко! Хоть по нашей с тобой судьбе давно бороной прошли, но от злодея загороды никому нету.
Семен Матвеевич!
Артем! По лесу в ответ прогремело: «А-а-о-м!», Высеки мне огня. Моя трубка потухла.
Не разрешают, обезоружен я.
Кто смел тебя обезоружить?
Ваш красноборский, как и я, ранетый из госпиталя, в побывку идет.
Тьфу! Раненыйи тебя обезоружил. Семен Матвеевич остановил свою телегу перед Северьяновым. В темноте блеснула круглая белая лысина, потом два зловещих, широко расставленных глаза.
Что же вы теперь тут? Зубами скатерть с конца на конец натягиваете? И ткнул кнутовищем в грудь Северьянова:Подойди поближе, вояка.
Северьянов подошел к самой телеге. Копаньский ведьмак, сопя, оглядел его с ног до головы.
Клади сумку, садись, подвезу. Одному ехатьдорога долга. А ты, Артем, кажи нам путь! У тебя заночуем. Хочу дядю твоего, Федора Клюкодея, видеть.