В то утро он специально ждал инженера Барумова. Посмотрел на Павла критически-изучающе, кивнул на диван, медленным твердым басом сказал:
Садитесь.
Павел сел.
После обеда получите приказ. Будете начальником производственного участка. Здесь, в Кузнищах.
Я незнаком с железнодорожной структурой. Что я буду делать?
Многое. В первую очередь посадки сеять.
Почему сеять? Сажать.
Не все ль равно, отмахнулся Дементьев.
Павел недоумевал. Не знал он, что Андрей Петрович не лесовод, а путеец. Раньше был на высокой должности заместителем начальника железной дороги по делам путевого хозяйства и строительства. Был Весной в половодье недели две беспрерывно шли проливные дожди. На берегу залитой поймы Дона земляное полотно раскисло, просело, путь покоробило, и рельсы вместе со шпалами черной решеткой провисли над скользкими провалами. А тут налетел грузовой поезд
Кузнищевского начальника дистанции пути сняли, а Дементьева послали на его место. Для утешения поставили условие: когда сделает дистанцию лучшей на дороге, тогда, может быть, вернется в управленческий кабинет.
Не задержался Дементьев и начальником дистанции пути. Зимой Кузнищи замело снегом. День и ночь пропадал Андрей Петрович на узле. Дошло до того, что самому пришлось десять часов подряд лопатой отгребать снег от стрелки. Промерз. Промок до нитки. Когда пришла замена, его сразу же уволокли в чей-то дом рядом со станцией. Одним духом хлестанул стакан водки и враз уснул.
Из министерства прибыло начальство. Как всегда Если на важном узле работникам приходится туго, то министерские тут как тут.
Первым делом потребовали командира дистанции. Его разыскали. От него пахло водкой, глаза были заспанными
В тот же день отстранили от работы. Да еще возбудили персональное дело
Позвонили жене. Среди ночи Раиса Петровна бросила квартиру, что сберегала в ожидании возвращения мужа на прежнюю работу, и прикатила. Устроила скандал. Да еще какой! В райкоме так и заявила, что давно подозревала: уж слишком редко стал приезжать домой. В работу ушел с головой? Врет! Это когда-то, очень давно, были модными ночные бдения. Сейчас другое время. Хотя и не близкий свет эти проклятые Кузнищи, но если бы очень хотел Правда, персональное дело вскоре заглохло, но пережить пришлось изрядно.
Вот и оказался во главе малозначащей по сравнению с прошлыми масштабами дистанции живой защиты. Листочки, корешочки, лепесточки Не путеец и не лесовод.
Дементьев направил Павла к секретарше, высокой грузноватой блондинке лет за пятьдесят. Она озарила дежурной улыбкой.
Меня зовут Лидией Александровной. Так что будем знакомы. Вчера вы были в моем доме. Я видела. Но в девичью половину не зашла. Это было бы неприлично. Зачем мешать? Девочки от вас в восторге!
«Мир тесен», подумал Павел. Взял толстую книгу приказов, начал читать. Что ж, начальником так начальником. Должность небось так себе, а название
В институте при распределении его направили на Кузнищевскую дистанцию вместе с Тузенковым. И вот на глаза попалась трехстрочная запись: неделю назад Тузенков уже был назначен начальником дальнего участка. Поспешил, даже путевку до конца не использовал.
На другой день Павел натянул сапоги, шерстяной свитер, надел пальто, выдержавшее все студенческие годы, и ушел на перегон знакомиться с участком.
4
Земля у подножия насыпи еще не отошла от первого осеннего заморозка. Сапоги стучали как по камню. С обеих сторон узкой дорожки с высоких стеблей пустырника, увешанных безжизненными листьями, падала за голенища морозная сыпь.
Рядом с дорожкой вмерзли в землю телеграфные столбы, связанные между собой растянутым пучком провисшей проволоки. За столбами на плоской насыпи торчали черные концы шпал, как редкие зубы гигантски распластанной машины.
Вдоль железной дороги тянулась молодая лесная полоса. Насаждение редкое, насквозь прозрачное. Павел перешагнул через ряд низкорослого кустарника, носком сапога сбил с верхушки седую изморозь. В воздухе над кустами жимолости повис молочный туман.
Молодые деревца были стеснены высохшими зарослями колючего татарника, лебеды, гранеными стеблями вербены. Как видно, за все лето к посадке не прикладывали рук. А полоса нужная. У железной дороги ровное поле бархатом разостлалось до самого горизонта. Даже маленький ветерок потащит к рельсам пыльный снег. Не зря вдоль посадки со стороны поля стоят серые штабеля снеговых щитов.
Павел наклонился к хилому, едва раздвигавшему лебеду низкорослому дубочку. Несколько листьев, темно-коричневых, жалких, сморщились, прилипли к стволику. Засохли они давно, когда рядом поднялась лебеда. Листья даже не пожелтели, умерли, не успев оторваться от стволика.
Что за дело возиться с мелюзгой? Не этого хотелось после тайги с вековыми соснами, с гулом лесоразработок.
Полгода последнего институтского курса провел он в тайге. Тогда, будучи студентом, в первый день таежной практики Павел поднялся чуть свет. По глинистой тропинке, заваленной каменной россыпью, забрался на отрог Уральского хребта. Сплошной частокол сосен, елей, сибирских лиственниц, лохматые шапки темно-зеленых кедров убегали на восток, устремлялись к Лозьве. На западе прилизанные вершины Уральского хребта сверкали серовато-синими ледяными куполами. Между этими вершинами ползли навстречу Барумову раздробленные облака, заполняя ущелья, впадины, закрывая нагорные леса. Над облаками, над лысым престарелым хребтом недремлющим хозяином возвышался во весь полуторакилометровый рост Денежкин камень.
У Павла перехватило дыхание. Он чувствовал себя крепким, сильным, похожим на могучую гору, дробящую темные, налезающие с запада тучи
Шаг за шагом углублялся в тайгу. Позади оставалась узкая просека с белыми зарубками на вершинах вешек. Павел определял, сколько выйдет деловой древесины и на что пригодна. Десятки тысяч кубометров первосортного леса брал на учет
Потом, всего через неделю, пришлось Павлу идти на отведенные им таежные лесосеки. И ничего не узнал. Грохотали трелевщики, визжали пилы. Берег Талтии был сплошь занят складами древесины. Речка, маленькая, быстрая, стиснута отвесными скалами. У каменистых берегов стремительные завихрения воды.
Снег в горах уже таял, и вода в Талтии поднялась. Этого и ждали заготовители. Рабочие длинными жердями подталкивали бревна, по тонким лежням они гулко катились к пропасти, срывались и как невесомые спички переворачивались в воздухе черными комлями вниз. Бревна мгновенно исчезали в воде, лишь оставались белые пучки брызг. Проходили секунды, бревна всплывали, прижимались друг к другу и плыли к Лозьве и еще дальше к Иртышу.
Время оценивалось тысячами кубов древесины. Упустишь момент и осиротевшие штабеля на скалистом берегу будут лежать до следующего лета, до нового таяния снегов. Другого пути доставлять лес не было.
Вот это жизнь! Каждый час на учете Или так думается потому, что, кроме тайги, колхоза да лесничества, ничего не знал?..
Воспоминания Павла прервались, его внимание привлек горизонт. Рельсы там сходились с телеграфными столбами в светло-серое пятнышко, заманчивым всплеском темной зелени и рыжего огня маячила купа густых деревьев. Казалось, только дойди и увидишь необычайно красивое, узнаешь такое, что не скажет никакой учитель и никакая книга. Сколько в жизни было таких маяков! Но не всегда они приносили радость. Как было, к примеру, с Женькой первой любовью И Павел сдерживал себя, как суеверный человек. Он с излишней дотошностью описывал молодую посадку и все поглядывал в сторону зовущих к себе деревьев. Хорошо, когда есть надежда изведать радость
Это была тридцатилетняя посадка. Деревья уже стлали на землю цветастые листья, созревшие плоды боярышника росили звездочно-красными вкрапинами. Огненным вихрем подымались рябины. За разлапистой прозрачной желтизной остролистого клена над всем древесным миром поднимались важные дубы. Кроны густые, листья отлиты из не успевшей потемнеть бронзы. И шорох такой, будто в кронах разговаривали вполголоса немало пережившие сильные мужчины.
До заката солнца шел Барумов по перегону. Пора было возвращаться. Уставший, сел в пригородный поезд. Он удовлетворенно смотрел в окно, отмечая знакомые полосы. Было приятно встречать убегающие назад при отсветах вечерней зари дружные рябиновые костры.