Гостиница «Бахар» находится на священной площади Кума. Если хотите знать ее точный адрес, мы его можем сообщить. В том месте на площади Кума, где стоят рядом тридцатьсорок наспех сооруженных лавок и киосков, выделяется обширная развалюха, на западной стенке которой прибита вывеска:
«Уповаем на аллаха. Гостиница бульвара»
Служащие в гостинице «Бахар» весьма исполнительны и прилежны. Не в пример прочим работникам они никогда не жалуются на усталость, ибо обстановка в гостинице всегда спокойная, мирная и располагающая к отдыху. Только здесь тегеранские красотки могут беспрепятственно появляться без взятой напрокат неизящной чадры и протягивать обнаженные руки за тарелками с челоу-кебаб. В салоне гостиницы с одинаковым удовольствием собираются офицеры в аксельбантах, стиляги в обуженных донельзя брюках, так называемые путешественники, которые нарочно не смывают с лица дорожную пыль и грязь. Всем хорошо в приятной атмосфере этого оазиса благожелательности, окруженного со всех сторон хмурым и насупленным городом. Когда же посетителей становится больше и никто уже не обращает внимания друг на друга, сюда заглядывают и сами чалмоносцымуллы, чтобы отведать тарелку-другую челоу-кебаба.
* * *
Времени было в обрез; и нам следовало двигаться дальше, в Кашангород, который, по словам историка Хамдаллаха Мостоуфи, «построила Зобейда Хатун, супруга Харун ар-Рашида», город, о появлении которого должна была сожалеть впоследствии супруга Мирзы Таги-ханаВеликого Везира и посылать тысячу раз в день проклятья Зобейде Хатун.
Дорога из Кума на Кашан точно такая же, как из Кашана в Кум, сравнительно широкая, посыпанная гравием, с глубокими кюветами по обочинам и такими ухабами, которые превращают машину в ощипанную курицу. На этой дороге, как, впрочем, и повсюду в Иране, основная пища водителей машинпыль да песок.
По выезде из Кума на протяжении двадцати фарсахов нечего и ждать какого-нибудь населенного пункта, и так почти до самого Кашана. Справа от вас тянется гряда каменистых холмов, а слевадлинные языки песков пустыни. В небе парит одинокая птица, вероятно отбившаяся от стаи. Вдруг с востока подул такой сильный ветер, что наш осмотрительный шофер повел машину с минимальной скоростью, оберегая нас. Вначале мы думали, что машина не выдержит ухабов этой дороги. Но когда взгляд шофера упал на перевернутый у обочины дороги грузовик, стало ясно, что ураганный ветер пустыни ничуть не лучше плохой дороги.
Если бы мы в гостинице «Бахар» не запили плов основательной порцией дуга, то наверняка никогда не увидели бы заброшенной гробницы имам-заде по дороге из Куйа в Кашан. Шофер остановил машину, и мы, спасаясь от ветра, вошли в просторный двор. Разве можно слыть настоящим туристом и пройти мимо столь редчайших куполов старинного святилища. Очарованные, мы осмотрели большой двор и ступили на айван Позже нам стало известно, что местное население называет это сооружение гробницей царевича Ионы, прах которого покоится под куполом, и что подобное строение можно найти в любой деревушке Ирана.
К счастью, в помещении не оказалось ни души. Входная дверь к могиле была на щеколде. Каждому хотелось, чтобы кто-нибудь другой вышел вперед и распахнул дверь гробницы. Кругом повисла зловещая тишина. Тот среди нас, кто более других соответствовал миссии археолога, хотел было надолго затянуть бесполезный привал, продемонстрировать непрочность постройки, стуча кулаками по запертой двери, пока ее не откроют. Но под взглядами остальных он не решился этого сделать и произнес: «Нет уж, бог с ней. Без шуток, к чему все это? Ну хотите, я возьму и открою дверь?» Он торопливо сбросил щеколду и распахнул дверь. Как только наш «смельчак» увидел траурные покрывала на гробнице и мрачные своды святилища, то не выдержал и в панике бросился наутек. Мы бежали следом за ним. Фотограф тоже был убежден, что эта гробница служит прибежищем для грабителей и не представляет интересного объекта для фотосъемки. Потом он все-таки щелкнул несколько раз общий вид строения, уступая настойчивым просьбам друзей, чтобы навсегда запечатлеть место трусливого бегства путешественников.
Около четырех-пяти часов пополудни мы наконец добрались до Кашана. Муниципальная гостиница жаждала клиентов, а мы очень устали и чувствовали себя разбитыми с дороги.
В кровь иранцев издавна въелся страх перед кашинскими скорпионами. «Удовольствие» от английской соли и фолуса, которые скармливали нам в детстве, заодно с этим первородным страхом перед скорпионами оказали-таки свое действие на нашу нервную систему. Весь ужас положения заключался в том, что надо было проспать одну ночь, отдавшись на милость скорпионов. Нечего было и думать о помощи со стороны, потому что сами кашанцы до смерти их боятся.
Как только мы вошли в номер, сразу же бросились осматривать одеяла, подушки, проверили каждую из трех постелейскорпионов не нашли. Но постельное белье оказалось несвежим. Мы сделали вид, что не обратили на это внимания. Однако коридорный, внимательно наблюдавший за нашими манипуляциями, быстро сказал: «Простите, господа, я сейчас же сменю белье!» Он ушел и тотчас вернулся с бельем, думая, что вполне нас этим удовлетворил.
Понимая, что наша робость в конце концов приведет к самым дурным последствиям и нам не миновать жала скорпиона, мы решились спросить у коридорного.
«Ну, а что слышно о скорпионах?»задали мы ему вопрос наигранно насмешливым тоном, маскировавшим утробный страх.
Коридорный молча смерил нас долгим-долгим взглядом, как будто мы находились где-то на подступах к Кашану. Однако три пары тревожных глаз, впившихся в него, не дали возможности ответить положительно, и он только произнес: «Эх, господа, ну что тут делать скорпионам в городской гостинице? Вот за городом, где много песка, слежавшейся земли, там они еще водятся».
Хорошо, что усталость и тяготы пути окончательно сморили нас, потому что, поразмыслив еще немного, мы неминуемо пришли бы к выводу, что никакая сила не могла остановить скорпионов на пути из старых кварталов города в муниципальную гостиницу.
Лучшее средство против стужи, страха и усталостивиски. Мы уселись в кружок возле протопленной печки и разом осушили одну флягу из наших запасов. Но благотворность воздействия этого дорогостоящего напитка на некоторых оказалась весьма сомнительной, потому что не прошло и часа, как все в один голос заговорили о цене времени и недопустимости его траты на отдых. Мы поднялись с места и пошли осматривать город. Шли, шли и дошли до городской площади. Наше внимание привлекла одна из многочисленных лавок-докканов. То ли на нас подействовало выпитое виски, то ли возобладали городские привычки, но мы без спроса и разрешения ввалились в лавку. Ремесленники склонились по углам мастерской над разграфленными на квадраты листами бумаги и вычерчивали орнамент будущего ковра. Они дружелюбно, приветливо поздоровались с нами, ни словом не упрекнув нас за непрошеное вторжение. Завязался разговор. Слушая их, мы представили себе мастерские, где изнуренные тяжким трудом и рано поблекшие кашанские девушки склоняются над основами ковров и под их тонкими пальцами мертвая шерсть расцветает невиданными узорами.
История, которую поведал нам хозяин мастерской, заставила нас очнуться от дремотных мечтаний. «Тот маленький коврик, который подарили английской королеве Елизавете, когда она была в Иране, рассказывал он, выткал мой брат». Теперь, конечно, этот коврик висит в каком-нибудь из залов Букингемского дворца как память о поездке в Иран. Когда королева смотрит на него, она в глубине души восхищается прелестью национального искусства иранцев.
Неплохо бы как-нибудь устроить открытую дискуссию по вопросам иранского ковроткачества, чтобы до конца выяснить все нужды и горести иранских ковроткачей. А дискуссию направить по такому руслу:
1. Следует ли рассматривать ковроткачество в Иране как один из видов национального искусства, искусства, завещанного дедами и прадедами, искусства, заслуживающего всяческого почета и являющегося предметом гордости иранцев? Следует ли охранять это искусство, несмотря на все беды, которые оно приносит самим ков-роткачам?