Подобно большинству своих коллег, я не нахожу такое мошенничество чем-то не поддающимся объяснению; как мне видится, перед нами чистейшей воды злодейство, на которое ученый способен ничуть не меньше, нежели представитель любой другой профессии. Зато меня не перестает удивлять та разновидность мошенничества, которая фактически лишает профессию ученого всяческой притягательности, чести и достоинства.
Повторюсьнет такого существа, как единственный и неповторимый ученый; точно так же нет заведомого ученого-злодея, как бы ни убеждали нас в обратном выдумки вроде «Чайнамена» и еще более низкопробные современные поделки, где «ученый» выводится именно как злодей. Готическая литература отнюдь не ограничивается сочинениями Мэри Шелли и миссис Энн Радклифф. Но сегодня в культуре ученые-злодеи прямо-таки кишмя кишат («Скоро весь мир окажется в моей власти!», причем эту фразу обязательно произнести с сильным центральноевропейским акцентом). Полагаю, некоторая толика страха, испытываемого публикой в отношении ученых, проистекает из нашего пассивного смирения с такими вот литературными и культурными образами.
Мне кажется, что клише ученого-злодея способно отпугнуть кое-кого из молодых и помешать им влиться в наши ряды; но стоит помнить, что сегодняшний мир вывернулся едва ли не наизнанку, а потому едва ли не стольких же привлекает этакая карьера в злодействе.
Вообще же образ ученого-злодея еще менее жизнеспособен и реалистичен, чем другой образ, восходящий к заре литературы воспитания: речь о целеустремленном и исключительно сосредоточенном человеке, который, не заботясь о себе и близких и не взыскуя материальной награды, ведет поиски истины ради интеллектуального и духовного прорыва. Нет, ученые тоже люди, как прекрасно показал Ч. П. Сноу; каковы бы ни были конкретные побудительные мотивы для карьеры в научных исследованиях, прежде всего ученый должен хотеть стать ученым. Пожалуй, я, в своем желании доказать, что нельзя недооценивать тяготы и разочарования ученой жизни, мог уделить им чрезмерное внимание, однако не будем забывать о восторге открытия и обретения награды (я не имею в виду, хотя и не отвергаю, награду материальную) наряду с удовлетворением от не понапрасну прожитой жизни.
2Хватит ли у меня способностей, чтобы стать ученым?
Люди, считающие себя пригодными к научной жизни и деятельности, порой приходят в смятение вследствие, если цитировать сэра Фрэнсиса Бэкона, «отчаяния людей и предположения невозможного», ибо «даже разумные и твердые мужи совершенно отчаиваются, размышляя о непознаваемости природы, о краткости бытия, об обмане чувств, о слабости суждения, о трудностях опытов и тому подобном».
Не существует способа достоверно выяснить заранее, обеспечат ли прелести жизни, посвященной поискам истины, возможность новичку справиться с досадой от провалившихся экспериментов и преодолеть разочарование и раздражение, когда вдруг обнаруживаешь, что идеи, которым ты привержен, лишены научных оснований.
За свою жизнь мне дважды довелось потратить два утомительных и бесплодных с точки зрения года на попытки отыскать доказательства в пользу гипотез, которые мне самому были чрезвычайно дороги, но оказались необоснованными; подобные испытания исключительно тяжелы для ученыхты словно попадаешь в полосу затяжного дождя, ощущаешь непреходящее уныние и полное бессилие. Именно память об этих малоприятных моментах побуждает меня советовать молодым ученым следующее: всегда нужно рассматривать несколько гипотезобразно выражаясь, накладывать несколько стрел на тетивуи быть готовым отказаться от них в случае, если факты будут их опровергать.
Особенно важно для новичков не поддаваться стародавним представлениям о нелегкой доле научных сотрудников. Что бы там ни говорили, а жизнь ученого восхитительна, в немалой степени наполнена страстью, но если измерять ее в количестве часов, то, пожалуй, да, наука и впрямь может показаться весьма обременительным и даже изматывающим занятием. Кроме того, такая жизнь почти наверняка будет непростой для мужа или жены ученого и для его/ее детей, ведь им предстоит жить бок о бок с одержимым, чью маниакальную увлеченность они вряд ли разделяют (см. подробнее в главе 5).
Новичку следует стиснуть зубы и держатьсяпока он не осознает, восполняют ли ему вознаграждения и достижения научной жизни те разочарования, с которыми он неизбежно сталкивается; впрочем, стоит ученому испытать восторг открытия и ощутить удовлетворение от успешного завершения по-настоящему сложного экспериментастоит ему познать ту обширную глубинную эмоцию, которую Фрейд именовал «океаническим чувством» и которая служит наградой за всякое реальное проникновение в суть вещей, как он оказывается, что называется, на крючке и уже не желает иной жизни.
Мотивы
Но прежде всего спросим себячто подталкивает человека к тому, чтобы стать ученым? Пожалуй, здесь было бы полезно услышать мнение психологов. Как утверждала Лу Андреас-Саломе, одним из наглядных проявлений этого стремления (уж простите, но она рассуждала об «анальном эротизме») является внимание к мельчайшим подробностям; правда, в целом ученые не грешат чрезмерной дотошностью, да и, по счастью, последняя вообще редко требуется. Принято считать, что в основе научных трудов лежала и лежит любознательность. Лично мне эта расхожая мудрость всегда казалась неподходящим мотивом, тем более что вместо любознательности нередко говорят о любопытстве. Как известно, «любопытство сгубило кошку» (помните такую поговорку?), тогда как деятельная, а не праздная пытливость ума могла бы найти лекарство для спасения умирающего животного.
Большинство знакомых мне талантливых ученых обладает качеством, которое я не постесняюсь охарактеризовать как «исследовательский зуд». Иммануил Кант в свое время писал о «неустанном стремлении» обрести истинное знание, пусть и приводил не слишком убедительное обоснование: дескать, природа не наделила бы человека такой жаждой, не будь у нас возможности ее удовлетворить. Насколько я могу судить, отсутствие понимания всегда вызывает обеспокоенность и недовольство, причем эти ощущения знакомы не только ученым, но и обычным людяминаче как объяснить то облегчение, которое они ощущают, когда узнают, что некое загадочное и тревожащее явление поддается объяснению? Нам важно не знание само по себе, а удовлетворение от обретенного знания. Фрэнсис Бэкон и Ян Амос Коменский, два философа-основоположника современной науки, на сочинения которых я часто ссылаюсь, принесли людям факелы познания. Быть может, то беспокойство, о котором я пишу, есть взрослый аналог детской боязни темноты, а данную боязнь, как полагал Бэкон, возможно прогнать лишь «огнем природы».
Меня часто спрашивают: «А что побудило сделаться ученым конкретно вас?» Честно сказать, я вряд ли в состоянии дать вразумительный ответ на этот вопрос, поскольку уже почти не помню те времена, когда жизнь ученого еще не казалась мне самым восхитительным занятием на свете. Безусловно, на меня оказали немалое влияние книги Жюля Верна и Герберта Уэллса, наряду с теми далеко не всегда бестолковыми популярными энциклопедиями, которые частенько попадаются в руки детям, читающим взахлеб и все подряд. Также назову научно-популярные издания, дешевые («шестипенсовые», как обычно говорят, хотя на самом деле они стоили десять центов) книги о звездах, атомах, Земле, океанах и прочем. К слову, я действительно боялся темнотыи, если верна проведенная выше параллель между детскими страхами и поведением взрослых, это тоже помогло.
Некоторых новичков, а в особенности некоторых женщин, склонных в силу социально обусловленной (но вряд ли оправданной) привычки к самоуничижению, может тревожить вопрос: а хватит ли им, грубо говоря, мозгов на занятия наукой? Смело могу сказать, что нет нужды изводить себя этим вопросом, ибо чтобы стать хорошим ученым, совершенно не обязательно обладать поразительными (убийственными) умственными способностями. Конечно, препятствиями на пути к науке наверняка станут антипатия или полное безразличие к умственной деятельности и нетерпимость к абстракциям, однако ничто в экспериментальной науке не требует ни «отприродных» озарений, ни врожденного дара к дедуктивному мышлению. Без здравого смысла, разумеется, не обойтись, и хорошо бы обладать кое-какими старомодными добродетелями, которые сегодня, увы, вышли, как кажется, из употребления. Я имею в виду усердие, прилежание, целеполагание, умение сосредотачиваться и преодолевать преграды, встающие на пути, не опускать рук при неудачахнапример, когда выясняешь после длительных и утомительных изысканий, что гипотеза, к которой ты уже прикипел всем сердцем, по сути своей ошибочна.