В. КанакиСЕВЕРНЫЕ РАССКАЗЫ
КАК Я ПОЛЮБИЛ АРКТИКУ
В 1928 году я жил на юге в небольшом провинциальном городе, где я и родился и оканчивал среднюю школу. Все свободное время я отдавал работе в пионерском отряде. Учиться в школе интересно, но к еще интереснее было в отряде. Годы нашего детства к были наполнены массой событий, в которых мы иногда принимали посильное участие.
Как сейчас помню шумные сборы отряда, эстафеты, горячие деловые прения по любым вопросам.
Школа в это время только заканчивала трудный и к болезненный процесс становления. В поисках были испробованы почти все методы обучения: комплексной, кабинетной и групповой методики. Все это сильно отражалось на наших знаниях. Мы видели, что и сами преподаватели часто теряли «линию» в обучении. Частенько из учительской доносились до нас не менее горячие прения, чем на сборах нашего отряда.
То, что недодавала школа, пополняла работа в отряде, клубе.
Мы росли, превращались в юношей. Иногда в школе этого не замечали, и казалось, что совершенно неожиданно ученик девятого класса становился более политически зрелым, чем директор школы или преподаватель.
Учительская по этому поводу сначала «ершилась», потом сдавала свои позиции, и этот ученик становился фактически во главе школы, будучи избран председателем учкома. Говорили тогда: «Учком постановил» или «Учком вынес решение». Учительская отходила на второстепенный план, с трудом оставляя за собой почти чисто консультативные функции.
Жизнь школьника в те времена разбивалась на две части: учеба и, как тогда говорили, «общественная работа»наиболее увлекательная, живая и полнокровная часть жизни.
К общественной работе относилось все, что выходило за стены класса или очередного «кабинета». Это был учком, клуб, пионерский отряд, комсомол и все уличные магистрали, связывающие нашу деятельность в одно шумное и интересное детство.
Однажды в окне редакции провинциальной газеты появился черный транспарант. Он гласил о том, что далеко на севере, там, где троечники географии считали конец земли, на каком-то совершенно непонятном дрейфующем льду произошла катастрофа почти сказочного, известного нам только по журналам «Мир приключений» и «Всемирный следопыт» воздушного корабля.
Сводки о розыске экипажа дирижабля «Италия», о ледовых походах «Красина» и полетах летчиков Бабушкина и Чухновского читались нами ежедневно как самый интересный приключенческий роман. У окна редакции мы могли простаивать часами, жадно впитывая в себя необычные термины, слова и образы. Простое теперь слово «радиограмма» тогда воспринималось с острым и интересным любопытством.
Юность брала свое. Романтика гражданской войны оставалась где-то позади, учеба в школе подходила к концу, а пионерский отряд все же не мог дать того: увлечения, которое давали насыщенные героизмом и романтикой тревожные сводки о розыске затерянных в Арктике групп, неудачных исследователей Мариано. Нобиле, о таинственной гибели Финна Мальмгрена, о трудностях работы в Арктике, ее неприступности и обо всем, что могло увлечь юношу в его девятнадцатый год жизни.
И вот здесь, у окна редакции газеты, я полюбил Арктику. Я еще не понимал, что это такое, но полюбил ее всей своей юношеской душой и решил стать полярником. Здесь я должен оговориться, что возможностей для деятельности полярника у меня было не так уж много.
Несчастный случай, происшедший в детстве, исковеркал мне ногу, и это осталось на всю жизнь. Только глубокое увлечение героическими делами советских людей заставило меня перебороть недуг, тренировать себя и почти исправить его.
И вот в 1932 году я впервые увидел Арктику на самой северо-восточной оконечности нашего материка, в Беринговом проливе у мыса Дежнева.
Наша «Юанта»фрахтованный Китайский пароходне рискнула заходить в лед Берингова пролива, представлявший для корпуса старого транспортного судна слишком большую и реальную угрозу. Было решено выгружаться с южной стороны мыса Дежнева, где у самого его основания изгибом берега образована маленькая бухта, носящая наименование «Пеек». На отмелом берегу бухты виднелись несколько яранг маленького чукотского селения, два домика фактории и построенный из гофрированного железа склад.
Весь берег бухты опоясывался выброшенными на отмели льдинами, которые, как хлопья белоснежной пены, удивительно гармонично сочетались с желтым песком, зеленеющей тундрой и серо-коричневыми скалами.
Прохладный, пахнущий водорослями воздух и величавая тишина, только иногда нарушаемая плачущими криками чаек, были незабываемы. Я стоял на палубе и впитывал в себя всю необычную и суровую прелесть окружающего и еще не изведанного моря. Это была Арктика, вернее ворота в нее.
Первый год моей зимовки выдался трудным. Теперь, спустя 26 лет, после многих других зимовок и экспедиций, после работы на дрейфующих станциях «Северный полюс-2» и «Северный полюс-3», вглядываясь в прошлое и вспоминая фанерные домики нашей Дежневской обсерватории, насквозь пропахшие дымом самодельных печей и по самые трубы занесенные снегом, полный отрыв от Большой Земли и отсутствие почти всякой почты от родных и близких, сложность общения с местным на» селением, могу с уверенностью сказать, что это был год наиболее трудный в жизни полярника, но и наиболее насыщенный приобретением разнообразнейшего опыта, который ложился в основу сложной профессии полярника.
Навыки, приобретенные мною на берегу и на воде бухты Пеек, много раз помогали мне в дальнейшей работе.
Во время зимовки я любил ходить на прогулки один. Вскинув на. плечо винчестер, я отправлялся по песчаной косе, отделяющей море от мелководной лагуны, у основания которой были расположены немудрящие постройки нашего жилья.
В конце косы начиналась холмистая тундра, и, если это было летнее время и ветер южный, с тундры доносился едва уловимый аромат трав и цветов. Закроешь глаза, повернешь лицо к солнцу и одновременно с ощущением солнечного тепла почувствуешь обостренным обонянием этот запах, начинает казаться, что находишься в поле во время сенокоса и пахнет не увядающей растительностью тундры, а скошенной травой. Но стоит чуть-чуть измениться направлению ветра или солнце спрячется за облака, как моментально пропадает это очарование, становится неуютно и зябко. Отчетливо слышен шорох морского прибоя, бросающего белые змейки пены на уплотненный прибрежный песок, запах морских водорослей и сыроватый холодок дыхания дрейфующего льда.
В год этой зимовки я проходил школу полярных навыков. В большинстве случаев это был не «теоретический курс», который часто основывается на рассказах бывалых людей, а курс знаний, основанных на практике.
Однажды зимой в пургу мне пришлось добираться домой из чукотского селения, находившегося не болев чем в километре от обсерватории. В лицо дул сильный ветер, насыщенный колючими кристалликами ледяной пыли. Кожа лица моментально воспалилась и замерзла, дыхание было затруднено переполняющим легкие воз-духом. Непрерывный воздушный водопад заставляли идти согнувшись. Пройдя несколько десятков метров, я почувствовал, что начинаю «задыхаться» от избытка воздуха в легких. Стараясь избежать этого неприятного ощущения, я повернулся спиной к воздушному потоку, и, пройдя несколько метров, почувствовал, что задыхаюсь от недостатка воздуха. Делая судорожные дыхательные движения, я случайно повернул лицо в профиль к ветру и мгновенно почувствовал облегчение. Еще-не поняв как следует в чем дело, я несколько раз менял положение и всякий раз получал свободное дыхание при положении лица вразрез ветру. Правда, пр& этом сильно замерзало лицо с наветренной стороны. Сдвинув шапку-ушанку на одну сторону и закрыв ею-щеку, я кое-как добрался до дому. Так я усвоил одну из заповедей полярника, попавшего, в пургу, и понял, почему северные народности шьют не шапки-ушанки, а своего рода капоры, или, как их называют, «малахаи», переднюю часть которых обшивают длинноостым мехом росомахи. Эта опушка предохраняет лицо от ветра при ходьбе в пургу.
В истории полярных исследований имеются случав гибели людей в пургу от потери дыхания, не знающих правила поведения при ходьбе против или по ветру.
Непрерывное и весьма дружеское общение с местным населением позволило мне обогатиться опытом из охотничьей жизни, управления упряжкой собак, ухода за одеждой и т. д. Последнее занимает немалое место-в жизни северных народов. Только пожив на севере, человек может понять, что значит совершенно сухая обувь и сухие рукавицы. Малейшая влага в этих частях одежды при сильных морозах или длительном пребывании вне дома, даже и при не особенно низких температурах, как правило, приводит к тяжелым травматическим последствиям и нередко к гибели людей.