На другой день, шагая по гребню одной горы, мы увидели на противоположном склоне трех мужчин, которые стояли в лучах заходящего солнца у большой хижины.
Мы бы могли сегодня переночевать в этой хижине, предложила я Махатао.
Ни в коем случае! ответил он. Это олона мазиаказлые люди, разбойники. Но вы не беспокойтесь, нам они ничего не сделают.
Мои сопровождающие подняли копья таким образом, что они засверкали в лучах солнца. Четвертый мужчина вскинул на плечо штатив киноаппарата, словно нес ружье. Когда мы спустились на дно долины, Махатао сказал:
Здесь мы переночуем.
Он отыскал небольшую яму и бросил в нее одну за другой пятнадцать петард; со стороны казалось, что стреляют из пистолета. Затем Махатао послал двух человек, вооруженных копьями, к хижине, возле которой мы видели трех мужчин.
Спросите, не продадут ли они нам сушеного мяса, напутствовал он. Хотя у нас достаточно продуктов, но мясо на ужин не помешает. Если они спросят, куда и зачем мы идем, скажите, что мы сопровождаем вазаху в Анкавандру и что весь багаж уже доставлен туда на самолетах. У нас нет с собой ничего, кроме продуктов питания и ружей.
Через два часа посланные вернулись и подробно рассказали о встрече с разбойниками.
Сколько у вас ружей? первым делом спросили те.
Пять ружей и пять пистолетов. Вазаха очень хорошо стреляет. Она попадает в птицу на лету.
Понятно, что все это было выдумкой. У нас не было другого оружия, кроме копий, и я никогда в жизни не стреляла, даже на ярмарке в тире.
Мы посмеялись над удачной проделкой носильщиков, поужинали и улеглись спать.
Зять Махатао всю ночь продежурил у костра, не выпуская из рук копья.
В три часа утра мы поднялись и в полной тишине снялись с места. Чтобы обмануть разбойников, мы не только не погасили костер, но даже подкинули дров; они не могли заметить издалека, что мы оставляем лагерь, но хорошо видели горящий костер.
После долгого, утомительного пути мы вышли на узкую тропку. Я взглянула на часы: только восемь утра. Справа и Слева круто уходили вниз зеленые склоны. Густой лес подступал к самой тропе.
Идите тихо и не разговаривайте, приказал Махатао. Это второй опасный участок. Здесь мы должны держаться ближе друг к другу, чтобы в любой момент суметь отразить нападение.
Однако все обошлось благополучно. Мы спокойно миновали лес и вышли в долину.
Возможно, никаких разбойников и не было, предположила я.
Мои слова рассердили Махатао.
Разбойники до сих пор нападают на пастухов, которые перегоняют стада через горы в Цируанумандиди, и грабят их. Богатые скотовладельцы платят разбойникам дань скотом. Я знаю, где они скрываются. Вот почему мы так рано отправились в путь.
Около часа дня начался спуск в Анкавандру. Перепад высот составлял примерно тысячу метров. Стояла изнуряющая жара, солнце накалило скалы, по которым мы осторожно спускались вниз. На одном небольшом пятачке мы остановились передохнуть, и Махатао снова сварил свой тонизирующий напиток. Я бы предпочла ему маленькую тень.
Около пяти часов пополудни мы наконец спустились на равнину и расположились на краткий отдых в небольшой хижине. Я испытывала смертельную усталость, однако твердо решила сегодня же вечером достичь Анкавандры.
Когда показались первые дома, Махатао подобно средневековому герольду принялся восклицать:
Мы спустились с Бунгулава! Вазаха уже дважды пересекла горы, она сильная и мужественная, как мужчина! Она ничего не боится! А теперь мы направляемся к вазимба, томпонтани, которые еще сохранили обычаи и нравы предков!
Со всех сторон сбегались люди. Дети смотрели на меня, разинув рты. Это всеобщее внимание сильно смущало меня, а Махатао, шагая рядом, указывал пальцем на отдельные фигуры и говорил:
Этот мужчинавазимба, и эта женщинавазимба, и тот мужчина тоже.
По-моему, между ними и остальными жителями нет никакой разницы, заметила я.
Вазимба отличаются тем, что втыкают себе в мочку уха небольшую палочку. Раньше они носили тяжелые колышки, сильно оттягивавшие уши. Взгляните направо. Видите вон ту женщину? Это мать господина Вазили, она из племени вазимба. Некогда у нее тоже были большие отверстия в ушах, однако муж настоял, чтобы она сделала себе операцию.
Несмотря на поздний час, мы отправились к мэру, который выслушал рассказ Махатао и прочел письмо префекта. Он никак не мог поверить тому, что я вопреки всем опасностям и тяготам перехода пришла в Анкавандру живая и здоровая.
Он попросил Махатао описать ему подробно внешний вид деревень этого племени, а затем по совету Махатао послал за вазимба, который уже много лет жил в Анкавандре, но неоднократно бывал с поручениями в отдаленных и неизвестных селениях своих соплеменников. Когда мужчина явился, мэр сказал:
Я поручаю тебе проводить эту женщину в деревни, где живут вазимба. Завтра утром мы отправляемся в путь, и, взволнованный, с заблестевшими глазами, повернулся ко мне:
Я сам пойду с вами! Махатао и остальные могут возвращаться домой. Они нам не нужны.
Услышав сей вердикт, мои провожатые раскрыли от удивления рты и как-то сразу сникли: они надеялись, что я, побывав с ними у вазимба, снова вернусь в Бунгулава.
Мне тоже было немного не по себе. Конечно, я уже давно ломала голову над тем, как мне расстаться с ними. Ведь не могла же я в самом деле навсегда поселиться в горах! Однако я хотела это сделать как можно тактичнее, по-дружески. Отставить же их столь бесцеремонно в сторону было в высшей степени несправедливо.
Я отправилась с ними к торговцу-индийцу и купила всем подарки. Кроме того, я попыталась щедро расплатиться с Махатао, Пел ой и носильщиками за их большую помощь, но, увидев деньги, они оскорбились:
Мы были хорошими друзьями, вместе делили трудности и невзгоды, а за дружбу платят дружбой, а не деньгами.
Тем не менее мне с помощью небольшой хитрости удалось убедить их принять причитающийся им заработок.
Затем наступили минуты прощания. Пела плакала, не таясь, мужчины отворачивались и украдкой вытирали глаза ладонями.
На другое утро мы сели в пирогу и поплыли вниз по реке Манамбулу. Жители прибрежных деревень встречали нас пением и игрой на барабанах.
В этих деревнях живут сакалава, а также племена с восточного побережья острова, переселившиеся некогда на запад для работы на табачных плантациях. Затем, когда плантации были заброшены, они остались на насиженных местах и занялись скотоводством. Из Маролаки, небольшой деревни племени сакалава, нас пришла приветствовать целая танцевальная группа. Я бросилась записывать их песни на магнитофон и так увлеклась, что почти не обращала внимания на толпу зрителей на берегу, и лишь когда мэр спросил: «Вы что же, не узнаете старых знакомых?»я подняла глаза и увидела Пелу и двух молодых носильщиков. Они попросили подвезти их немного на лодке. Мэр в знак согласия кивнул головой. Оказалось, что мои друзья еще ночью вышли в Маролаку, чтобы вновь повидаться со мной.
Теперь я действительно верю, что вы обладаете чудодейственной силой привораживать сердца людей, сказал по-французски мэр.
Впервые вижу, чтобы туземцы так полюбили европейку.
Мы обменялись несколькими фразами по-французски, и тогда один из молодых людей печально произнес:
Мадам уже больше не говорит по-малагасийски. Мы больше ничего не значим для нее, она совсем забыла своих друзей.
Им хотелось знать, о чем мы говорим, и, когда мы снова перешли на их родной язык, все радостно заулыбались.
Проплыв порядочное расстояние, мы вдруг увидели на берегу Махатао. Он стоял, прижав к груди французско-малагасийский словарь, который я подарила ему на прощание, хотя он почти не умел читать. В юности он учился чтению, но потом почти все забыл. Он дружески улыбнулся мне и сказал:
Я не грущу, потому что знаю: вы вернетесь. Я дал вам очень сильное фанафоди, которое приведет вас назад в горы Бунгулава.
Я была далека от веры в подобные чудодейственные средства, но, когда Пела и молодые люди стали прощаться, у меня защемило сердце, и я с трудом скрыла слезы за темными очками и низко надвинутой соломенной шляпой.
Вы европейка, но вас не боятся, а любят, с удивлением произнес мэр. Просто удивительно!