Благодарю вас, я скажу Микелетте, холодно отозвалась Дигэ, что она ошиблась.
Теперь я видел, что она не любит также Дюрока. Я заметил это по ее уху. Не смейтесь! Край маленького, как лепесток, уха был направлен к Дюроку с неприязненной остротой.
Кто же навестил вас? продолжала Дигэ, спрашивая Ганувера. Я очень любопытна.
Это будет смешанное общество, сказал Ганувер. Все приглашенныеживые люди.
Морг в полном составе был бы немного мрачен для торжества, объяснил Галуэй.
Ганувер улыбнулся.
Я выразился неудачно. А все-таки лучшего слова, чем слово живой, мне не придумать для человека, умеющего выполнять жизнь.
В таком случае, мы все живы, объявила Дигэ, применяя ваше толкование.
Но и само по себе, сказал Томсон.
Я буду принимать вечером, заявил Ганувер, пока же предпочитаю бродить в доме с вами, Дюроком и Санди.
Вы любите моряков, сказал Галуэй, косясь на меня, вероятно, вечером мы увидим целый экипаж капитанов.
Наш Санди один стоит военного флота, сказал Дюрок.
Я вижу, он под особым покровительством, и не осмеливаюсь приближаться к нему, сказала Дигэ, трогая веером подбородок. Но мне нравятся ваши капризы, дорогой Ганувер, благодаря им вспоминаешь и вашу молодость. Может быть, мы увидим сегодня взрослых Санди, пыхтящих, по крайней мере, с улыбкой.
Я не принадлежу к светскому обществу, сказал Ганувер добродушно, я один из случайных людей, которым идиотически повезло и которые торопятся обратить деньги в жизнь, потому что лишены традиции накопления. Я признаю личный этикет и отвергаю кастовый.
Мне попало, сказала Дигэ, очередь за вами, Томсон.
Я уклоняюсь и уступаю свое место Галуэю, если он хочет.
Мы, журналисты, неуязвимы, сказал Галуэй, как короли, и никогда не точим ножи вслух.
Теперь тронемся, сказал Ганувер, пойдем послушаем, что скажет об этом Ксаверий.
У вас есть римлянин? спросил Галуэй. И тоже живой?
Если не испортился; в прошлый раз начал нести ересь.
Ничего не понимаю, Дигэ пожала плечом, но, должно быть, что-то захватывающее!
Все мы вышли из галереи и прошли несколько комнат, где было хорошо, как в саду из дорогих вещей, если бы такой сад был. Поп и я шли сзади. При повороте он удержал меня за руку:
Вы помните наш уговор? Дерево можно не трогать. Теперь задумано и будет все иначе. Я только что узнал это. Есть новые соображения по этому делу.
Я был доволен его сообщением, начиная уставать от подслушивания, и кивнул так усердно, что подбородком стукнулся в грудь. Тем временем Ганувер остановился у двери, сказав: «Поп!» Юноша поспешил с ключом открыть помещение. Здесь я увидел странную, как сон, вещь. Она произвела на меня, но кажется и на всех, неизгладимое впечатление: мы были перед человеком-автоматом, игрушкой в триста тысяч ценой, умеющей говорить.
ГЛАВА XIV
Это помещение, не очень большое, было обставлено, как гостиная, с глухим, мягким ковром на весь пол. В кресле, спиной к окну, скрестив ноги и облокотись на драгоценный столик, сидел, откинув голову, молодой человек, одетый, как модная картинка. Он смотрел перед собой большими голубыми глазами, с самодовольной улыбкой на розовом лице, оттененном черными усиками. Короче говоря, это был точь-в-точь манекен из витрины. Мы все стали против него.
Галуэй сказал:
Надеюсь, ваш Ксаверий не говорит; в противном случае, Ганувер, я обвиню вас в колдовстве и создам сенсационный процесс.
Вот новости, раздался резкий, отчетливо выговаривающий слова голос, и я вздрогнул, довольно, если вы обвиняете себя в неуместной шутке!
Ах! сказала Дигэ и увела голову в плечи. Все были поражены. Что касается Галуэя, тот положительно струсил, я это видел по беспомощному лицу, с которым он попятился назад. Даже Дюрок, нервно усмехнувшись, покачал головой.
Уйдемте! вполголоса сказала Дигэ. Дело страшное!
Надеюсь, Ксаверий нам не нанесет оскорблений? шепнул Галуэй.
Останьтесь, я незлоблив, сказал манекен таким тоном, как говорят с глухими, и переложил ногу на ногу.
Ксаверий! произнес Ганувер. Позволь рассказать твою историю!
Мне все равно, ответила кукла, я механизм.
Впечатление было удручающее и сказочное. Ганувер заметно наслаждался сюрпризом. Выдержав паузу, он сказал:
Два года назад умирал от голода некто Никлас Экус; я получил от него письмо с предложением купить автомат, над которым он работал пятнадцать лет. Описание этой машины было сделано так подробно и интересно, что с моим складом характера оставалось только посетить затейливого изобретателя. Он жил одиноко. В лачуге, при дневном свете, ровно озаряющем это чинное восковое лицо и бледные черты неизлечимо больного Экуса, я заключил сделку. Я заплатил триста тысяч и имел удовольствие выслушать ужасный диалог человека со своим подобием. «Ты спас меня!»сказал Экус, потрясая чеком перед автоматом, и получил в ответ: «Я тебя убил». Действительно, Экус, организм которого был разрушен длительными видениями тонкостей гениального механизма, скончался очень скоро после того, как разбогател, и я, сказав о том автомату, услышал такое замечание: «Он продал свою жизнь так же дешево, как стоит моя!»
Ужасно! сказал Дюрок. Ужасно! повторил он в сильном возбуждении.
Согласен. Ганувер посмотрел на куклу и спросил:
Ксаверий, чувствуешь ли ты что-нибудь?
Все побледнели при этом вопросе, ожидая, может быть, потрясающее «да», после чего могло наступить смятение. Автомат качнул головой и скоро проговорил.
Я, Ксаверий, ничего не чувствую, потому что ты говоришь сам с собой.
Вот ответ, достойный живого человека! заметил Галуэй. Что в этом болване? Как он устроен?
Не знаю, сказал Ганувер, мне объясняли, так как я купил и патент, но я мало что понял. Принцип стенографии, радий, логическая система, разработанная с помощью чувствительных цифрвот, кажется, все, что сохранилось в моем уме. Чтобы вызвать слова, необходимо при обращении произносить «Ксаверий», иначе он молчит.
Самолюбив, сказал Томсон.
И самодоволен, прибавил Галуэй.
И самовлюблен, определила Дигэ. Скажите ему что-нибудь, Ганувер, я боюсь!
Хорошо. Ксаверий! Что ожидает нас сегодня и вообще?
Вот это называется спросить основательно! расхохотался Галуэй. Автомат качнул головой, открыл рот, захлопал губами, и я услышал резкий, как скрип ставни, ответ:
Разве я прорицатель? Все вы умрете; а ты, спрашивающий меня, умрешь первый.
При таком ответе все бросились прочь, как облитые водой.
Довольно, довольно! вскричала Дигэ. Он неуч, этот Ксаверий, и я на вас сердита, Ганувер! Это непростительное изобретение.
Я выходил последним, унося на затылке ответ куклы: «Сердись на саму себя!»
Правда, сказал Ганувер, пришедший в заметно нервное состояние, иногда его речи огорошивают, бывают также, что ответ невпопад, хотя редко. Так однажды я произнес: «Сегодня теплый день», и мне выскочили слова: «давай выпьем!»
Все были взволнованы.
Ну что, Санди? Ты удивлен? спросил Поп.
Я был удивлен меньше всех, так как всегда ожидал самых невероятных явлений и теперь убедился, что мои взгляды на жизнь подтвердились блестящим образом. Поэтому я сказал:
Это ли еще встретишь в загадочных дворцах?!
Все рассмеялись. Лишь одна Дигэ смотрела на меня, сдвинув брови, и как бы спрашивая: «Почему ты здесь? Объясни».
Но мной не считали нужным или интересным заниматься так, как вчера, и я скромно стал сзади. Возникли предположения: идти осматривать оранжерею, где помещались редкие тропические бабочки, осмотреть также вновь привезенные картины старых мастеров и статую, раскопанную в Тибете, но после «Ксаверия» не было ни у кого настоящей охоты ни к каким развлечениям, о нем начали говорить с таким увлечением, что спорам и восклицаниям не предвиделось конца.
У вас много монстров? сказала Гануверу Дигэ.
Кое-что. Я всегда любил игрушки, может быть потому, что мало играл в детстве.
Надо вас взять в опеку и наложить секвестр на капитал до вашего совершеннолетия, объявил Томсон.