Он уже подошел к своей комнате, но проблемы на этом не кончились. Прислонившись к двери, его ждал Марк. Он был едва жив от усталости, одежда и волосы в беспорядке. Джулиан выглядел не лучше: его одежда была разорвана и покрыта кровью, на ногах не было обуви.
Все в порядке? спросил Джулиан, останавливаясь.
Он вдруг понял, что в последнее время они с Марком общались исключительно с помощью этого вопроса. Теперь ничего не будет в порядке, но они хотя бы могут сообщать друг друга о маленьких сиюминутных победах: да, Дрю немного поспала; да, Тай, немного поел; да, мы еще, кажется, дышим. Джулиан рассеянно слушал рассказ Марка о том, как они с Хелен забрали Тавви, и теперь Тавви знает про Ливию, и ничего хорошего в этом нет, но все более или менее в порядке, и теперь Тавви спит.
Не хотел беспокоить тебя посреди ночи, сообщил Марк, но Хелен настаивала. Сказала, что иначе утром ты первым делом спросишь насчет Тавви и будешь сходить с ума.
Так и есть, ответил Джулиан, поражаясь, как обыденно это звучит. Спасибо, что позаботились об этом.
Марк посмотрел на него долгим взглядом.
Ты был очень молод, когда мы потеряли твою мать, Элеанор. Она как-то сказала мне, что в сердце любого родителя есть часы. Обычно они молчат, но всякий раз, когда ребенка нет рядом и ты не знаешь, где он, ты слышишь, как они тикают. И еще тогда, когда дитя просыпается среди ночи и хочет, чтобы ты оказался рядом Эти часы будут тикать, пока вы не воссоединитесь.
Таввине мой ребенок, возразил Джулиан. Я ему не отец.
Марк коснулся щеки братаприкосновением фэйри, в котором было мало человеческого, хотя его рука была теплой, мозолистой и настоящей. Это не совсем прикосновение, подумал Джулиан. Скорее благословение.
Сам знаешь, что это не так, тихо сказал Марк. Я должен попросить у тебя прощения, Джулиан. Я рассказал Хелен о жертве, которую ты принес.
О жертве?.. Джулиан не понял его.
О том времени, когда ты тайно управлял Институтом. О том, как заботился о детях. Как они на тебя смотрели, и как ты их любил. Я знаю, это тайна но я подумал, что она имеет право знать.
Ладно, сказал Джулиан.
Это не имело значения. Ничто сейчас не имело значения.
Она рассердилась? спросил он, помолчав.
Марк удивился.
Сказала, что так гордится тобой и что это разбило ей сердце.
Будто луч света засиял во тьме.
Правда?
Марк собирался ответить, когда раскаленное копье боли пронзило плечо Джулиана. Он сразу понял в чем дело, и его сердце отчаянно забилось. Он поспешно пообещал Марку увидеться с ним позже а может, только подумал, что пообещал, ворвался в комнату и запер за собой дверь. Через две секунды он уже был в ванной. Включив колдовской свет, оттянул ворот рубашки и посмотрел на себя в зеркало.
На коже пламенела руна парабатая. Она больше не была черной: по линиям рисунка пробегали алые искры, словно руна хотела через кожу прожечь себе путь наружу.
Накатила дурнота, так что пришлось ухватиться за раковину. Джулиан заставил себя не думать о том, что значила смерть Роберта об их с Эммой планах на изгнание, которые теперь пошли прахом. О проклятии, поражавшем парабатаев, рискнувших полюбить друг друга. О проклятии власти и разрушения. До сих пор он думал лишь о том, как отчаянно ему нужна Эмма, а не о причинах, по которым он не мог получить ее. А причины эти оставались незыблемы.
Они тянулись друг к другу через бездну горя, как тянулись всегда, всю свою жизнь, позабыв обо всем. Но так нельзя, этого просто не должно быть, думал Джулиан. Он прикусил губу и почувствовал кровь на языке. Хватит уже разрушений. Хватит смертей.
Снаружи хлынул дождь. Джулиан слышал, как он барабанит по крыше.
Джулиан оторвал полоску от рубашки, в которой был на заседании Советаткань была жесткая и темная от крови погибшей сестры, и повязал себе на запястье. Она останется там, пока он не отомстит. Пока убийца Ливви не получит по справедливости. Пока все, кого он любит, не окажутся в безопасности.
Он вернулся в спальню и начал искать чистую одежду и обувь. Они нужны ему прямо сейчас. Он знал, куда должен пойти.
Джулиан мчался по опустевшим улицам Идриса. Теплый летний ливень поливал его, волосы прилипли ко лбу, рубашка и куртка промокли насквозь.
Сердце мучительно колотилось. Он уже скучал по Эмме и жалел, что покинул ее, но все равно продолжал бежать, как будто мог обогнать боль утраты. Даже удивительно, что можно одновременно тосковать по сестре и любить Эммуодним и тем же сердцем, не умаляя ни горя, ни страсти. В конце концов, Ливви тоже ее любила.
Как бы обрадовалась Ливви, если бы узнала, что они с Эммой вместе. Если бы они могли пожениться, Ливви на седьмом небе от счастья кинулась бы планировать свадьбу. Эта мысль пронзила его как клинок, и теперь ворочалась в ране.
Дождь обрушивался в каналы, и весь мир вокруг превратился в танец воды и тумана. Дом Инквизитора вставал впереди гигантской тенью. Джулиан так быстро взлетел по ступеням, что чуть не врезался со всего размаху в дверь. Он постучал. Ему открыл Магнус, измученный и необычно бледный. Поверх черной футболки и джинсов на нем красовалась синяя шелковая мантия. И никаких обычных колец на руках.
При виде Джулиана он пошатнулся, прислонился к дверному косяку, и молча смотрел, но не на Джулиана, а сквозь него на кого-то еще
Магнус начал, немного встревожившись, Джулиан.
Магнус был не совсем здоров, хотя забыть об этом было немудрено. Он всегда казался неизменным, неуязвимым.
Магнус, я
Я здесь по своему собственному делу, подхватил чародей далеким и тихим голосом. Мне нужна твоя помощь. Мне больше не к кому обратиться.
Я совсем не это Джулиан отбросил мокрые волосы со лба. Его собственный голос тоже уплыл по волне чужой памяти. Ты кого-то сейчас вспоминаешь
Магнус встряхнулся, как вышедший из воды пес.
Другую ночь и другого синеглазого мальчика. В Лондоне было мокро но разве там бывает иначе?
Джулиан решил не развивать эту тему.
Но в целом ты прав. Мне действительно нужна твоя помощь. И больше некого попросить.
Тогда входи, вздохнул Магнус. Только не шуми. У меня все спят, а сейчас это большое достижение.
Еще бы, думал Джулиан, следуя за ним в главную гостиную. Не в одном доме нынче горе.
Внутри дом был необыкновенно роскошным: высокие потолки, тяжелая и дорогая мебель. Роберт мало что изменил в убранстве кабинетав нем не было ничего личного, никаких семейных портретов. На стенах было мало картин, да и тев основном какие-то нейтральные пейзажи.
Я так давно не видел, чтобы Алек плакал, заметил Магнус, падая на диван и устремляя взор в никуда (хоть и не слишком далеко); Джулиан остался где был, и ковер под ним постепенно промокал. Или Изабель. Я понимаю, каково это, когда твой отец оказывается негодяем. Но это твой негодяй. И он любил их и пытался что-то делать для них Чего обо мне не скажешь.
Он мельком взглянул на Джулиана.
Простишь, если я не стану сушить тебя заклинанием? Я пытаюсь сохранять энергию. Вон там, на стуле, одеяло.
Джулиан проигнорировал его слова.
Я не должен был приходить.
Взгляд Магнуса остановился на кровавой тряпке у него на запястье, и его взгляд стал теплее.
Все в порядке, сказал он. В первый раз за очень долгое время я чувствую отчаяние, оно накатывает приступами. Мой Алек потерял отца, а Конклавдостойного Инквизитора. А ты ты потерял надежду на спасение. Не думай, что я этого не понимаю.
Моя руна жжется, сказал Джулиан. Это началось сегодня. Как будто она начертана огнем.
Магнус ссутулился, устало потер руками лицо. Страдальческие морщины пролегли в углах рта, глаза ввалились.
Жаль, что я мало об этом знаю, сказал он. О том, какие последствия это принесеттебе, Эмме, остальным. Он помолчал. Мне следовало быть добрее с тобой. Ты потерял ребенка.
Я думал, это заслонит все прочее, голос Джулиана был хриплым. Думал, в моем сердце не хватит места ни для чего, кроме этой муки. Но оказалось, я могу еще бояться за Тая и Дрю. И вообще чувствовать куда больше, чем полагается человеку.
Руна снова вспыхнула болью, да так, что у него подкосились ноги. Он зашатался и рухнул на колени перед Магнусом. Тот не удивился, только посмотрел на него с тихим аристократическим терпением, словно священник, готовый выслушать исповедь.