Вернись в комнату, Арон! вдруг из глубины коридора раздался голос. Он был глухим и мало похожим на её старческое дребезжание, но кто, во имя всех святых, мог еще говорить из того конца коридора общежития?
Сейчас это было не так важно. Кто бы там ни был, он уже позади, а запах был впереди и усиливался. Следуя за ним, Арон уверенно поднялся по ступенькам на пятый этаж и увидел низкую дверь чердака. Она была заколочена, но доски только на первый взгляд образовывали бессвязную картину. Присмотревшись, Рон понял, что это весьма причудливая печать. Она образовывала лучи, расходящиеся из центра звезды. Чтобы её открыть, надо было постепенно отрывать доски по одной, как бы лишая Солнце лучей. Он прикоснулся к первой доске в нерешительности. Снизу послышался глухой голос. От неожиданности Арон отдернул руку. Тот же голос, которым общалась с ним тётя Паша, но разобрать его было уже нельзя. Только интонация носила явно предостерегающий характер. Арон застыл на мгновение и послушал ветер, который выл на чердаке за дверью.
В конце концов, это только чердак, сказал он тихо и взялся за первый «луч». Вопреки ожиданиям, он оторвался почти без усилий. Гнилые гвозди криво торчали из полусгнившего дерева. И тут он это почувствовал. Из отверстий, которые раньше закрывала доска, хлынул запах гари, но он не был больше противным, вернее, не только противным. Скорее, он был раздражающим, но и приятным. Он звал к себе. «Иди, узнай, что я. Ты ведь уже догадываешься».
Арон начал рвать доски одну за другой с неистовой силой. Он больше не мог ждать. Гвозди резали ему руки, но это даже не замедлило парня. Каким-то непостижимым способом он понял, что, а вернее, кто, зовет его за дверью. И когда к нему пришла эта догадка, всё остальное в его жизни перестало иметь значение. Вырвав последнюю доску, он рванул дверь, и та с протяжным режущим всхлипом открылась настежь. Почти в полной темноте, спотыкаясь, он бежал по длинному огромному чердаку старого общежития, окровавленными руками расчищая себе путь, пока не добежал до чего-то укрытого старым картофельным мешком. Это был человек. Кровь с рук Арона капала на ноги обгоревшего тела. В безумии он рванул мешок в сторону и в лучах луны, пробившейся через небольшое окошко в крыше, увидел себя. Это был его труп. Подтверждение его догадок, весь ужас этого факта ножом резко вошло ему в грудь. Сомнений быть не могло, несмотря на сгоревшее до неузнаваемости лицо, он сразу же узнал себя или, вернее, каким-то внутренним чувством понимал, что это он. И тут голова трупа начала медленно поворачиваться в сторону Арона, что было уже за пределами того, что он мог бы перенести. Рон, слабея, медленно начал падать назад. Его голова отклонилась, и тут он увидел, что за спиной у него стоит и смотрит на всё это с удивлением Сергей.
Вместо ожидаемого удара, Рон вдруг почувствовал, что падает дальше, сквозь пол. Сознание, обессилившее от безумности происходящего, попыталось сказать, что может быть от пожара, случившегося давно. Пол прогорел, и Рон сейчас падает в такую вот яму, но в тот же момент Рон вспомнил, что прибежал именно по этому участку пола, в который сейчас падал. Впрочем, падение было недолгим. Всего оно длилось секунды три или четыре, и тут, уже в полете, он понял, что с размаху падает в свою собственную кровать на четвертом этаже, которая находилась тут же под ним, и которую он недавно покинул.
«Однако, это удобно», подумало спятившее сознание, существовавшее уже где-то отдельно от Арона, и отключилось.
3
Ему показалось, что он открыл глаза сразу же после падения, но было утро. Обычное, ноябрьское. Бледное солнце тускло светило через затянутое серой дымкой облаков небо. Потемневшая уже листва лежала в темных больших лужах. После ночного дождя их было так много, что земля походила на порванный во многих местах парус старого корабля, через который проглядывало небо. Казалось, прыгни кто-нибудь сейчас с крыши их общежития в одну из таких огромных луж, которая была прямо под окнами, то его падение не прекратится, а, пройдя через тонкую пленку воды, как через портал, человек продолжит падать в это бездонное небо.
Несмотря на произошедшее ночью, у Арона не возникло желания тут же вскочить и закричать. Вместо этого он посмотрел на свои руки, которые должны были сейчас неимоверно болеть от полученных ран, но боли не было. Небольшой зуд и покраснение, похожее на аллергию, вот всё, что он увидел. Это могло быть следствием выпитого накануне «домашнего» вина, непонятного происхождения. Выпивка была куплена от вечного студенческого безденежья, как и всегда, у кого-то с рук, и претензий к ней в случае плохого качества из-за низкой цены быть не могло. Целую минуту Рон лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. «Что это было? Сон? Нет, слишком реально для сна. Ага! Реально! Как же? ухмыльнулся про себя Арон. В реальности только и происходит, что бродящие по темным коридорам тёти Паши, пустые внутри и говорящие не своим голосом и» но после этого «и» он продолжить пока не мог. Слишком уж ужасно было то, что случилось дальше в его сне? Такое даже про себя не хочется проговаривать. Не хочется оживлять эти воспоминания. Пусть уж лучше это забудется побыстрее. Арон как бы заключил договор со своим сознанием, мол, я не буду лишний раз об этом думать, а ты давай, забывай поскорее. Забываются же страшные сны! Часто после обеда уже никто и припомнить не может, что же там такого страшного с ним произошло, что он проснулся среди ночи весь в поту.
Открылась входная дверь, и в комнату быстро и буднично зашел Серёга. Он кинул свой рюкзак на пол и засмеялся, глядя на Арона.
Ты что, спишь еще? сказал Сергей сквозь смех. Ну ты дал вчера, походу. Я вроде бы не видел, чтобы ты много пил, но, судя по тому, как ты утром спал, ты там накерогазился прилично. У вас там водка еще была, что ли?
Мммм, с трудом разлепил пересохшие губы Рон. Да, немного, соврал он.
Немного? опять рассмеялся Серёга. Да я тебя с утра разве что только ногами не пинал. Ты просто как труп был. Я уже испугался. Думал, ты траванулся нахрен этим винищем. Кони двинул. Прислушалсявроде дышишь, и пульс есть. Слабый.
Траванулся, уже более внятно сказал Рон.
Это хорошо, что ты очнулся! сказал Сергей. Он похлопал себя по бокам. Ладно. На первой паре я за тебя расписался. Да ты же не в курсе Сейчас десять утра. Пол-одиннадцатого уже, вернее, сказал он, взглянув на часы. Второй пары не будет, так что можешь легально валяться дальше. А потом Фроловдве пары.
Рон приподнялся на локтях и сел в кровати, прислонившись к спинке. Ничего не болело, но чувствовал он себя всё равно погано. Да, это было очень похоже на дикое, безжалостное похмелье. Только вот при таком похмелье он обычно не помнил последнюю часть вечеринки. Такое похмелье случалось с ним всего дважды. Тогда, еще в двенадцатом классе, хотелось узнать свои пределы. Они казались безграничными. Расплата, как показала практика, была жестокой. Но в этот раз всё было немного по-другому. Да и «похмельем» Рон это называл про себя только потому, что это было ближайшее похожее ощущение в копилке его небогатого опыта. Как уже было сказано, память у него никуда не пропала. Он совершенно четко знал, что выпил две чайных кружки вина. Потом еще ходили курить, и Рон пошел за компанию, хоть и не курил сам. Было весело, и уходить не хотелось, тем более что Эльза тоже обещала прийти. Однако он знал, что если останется, то придется выпить еще одну кружку. После неё берега разойдутся, и количество выпитого больше учитываться им не будет, а завтра «Теория материалов», на которой лучше не проявлять несобранности, потому что Фролов такое не прощал.
Однако, черт с ним, с Фроловым, если придет она. Да. Это было нечестно по отношению к другу, даже несмотря на то, что официально Сергей с Эльзой не были вместе и никак об этом не объявляли, но слишком уж часто их видели вдвоем, наедине. «С другой стороны, может, и нет между ними ничего! пытался обмануть себя Рон. Да это я всё придумал себе. Влюбился, как придурок, вот и мерещится всякое на ровном месте. Онипросто друзья. Может же такое быть? Может. И тем более, если я не прав, то Эльза сама меня отошьет». Он согласен был на всё, на любой самообман, лишь бы не закрывать для самого себя эту дверь в счастье обладания любимой девушкой, которая была еще приоткрыта пока, но, кто знал, может, сегодня вечером она закроется или, наоборот, откроется полностью. В любом случае, нужно было поговорить с Эльзой, когда она придет, и всё наконец прояснить. Запинаясь, заикаясь Да как угодно, но сказать то, что думаешь. Это как прыгнуть с обрыва в воду на голову, не зная дна. Иногда, когда так долго этого ждешь, оставаться стоять на берегу уже труднее, чем отдаться судьбе. Ходишь взад-вперед. Думаешь. Думаешь. Истерзаешь себя до безумия. А так рази всё! Днем, когда они всей веселой студенческой компанией сидели в аудитории и ожидали прихода лектора, обсуждая вечерний праздник, кто-то спросил Эльзу, придет ли она, и та с улыбкой спросила: «А надо?», и Арон, неожиданно для самого себя, с непонятной решимостью в голосе выпалил: «Надо!». Это прозвучало настолько несоответствующе веселой атмосфере, царившей среди ребят, что раздались смешки. Но Эльза, посмотрев вдруг прямо в глаза Рону, без тени улыбки сказала: «Я приду».