Степан Федорович?
Ну, вот и дождался привета от старшего Фролина. И действительно, все тайное рано или поздно становится явным. Все ли узнал о моей роли в судьбе его сыновей Фролин-старший или нет, но сжить меня со свету жаждет люто. И даже могилы родных с землей сровнять возжелал.
Это сильный враг. Ни перед чем не остановится.
Паршиво.
<dd
Все, я зол... </dd
Но то что я зол, это ерунда. Вот Гаврила тот просто в тихой ярости. И на пару с ним Тимоха. Так-то по ним видно не было, сидели вечером вроде спокойно, да и после спать пошли как все...
А ночью меня по нужде погнало, да и душно в доме, вышел, накинув на плечи Гаврилину дорожную бурку, на улицу, вот и имел возможность глянуть на своего управляющего и старосту в гневе.
То еще зрелище.
Услыхав звук знакомых голосов, потихоньку заглянул в пустующую ригу, там их и углядел. Гаврила с Тимохой при свете двух масляных ламп и одной свечи и при бутыли чего-то крепкого устроили свои ночные посиделки. Справляли тризну по спаленному дому. Управляющий при этом выпускал пар своеобразным образом.
Стена риги была истыкана ножами, серпами, топорами и даже жутко дефицитными железными вилами. Гаврила вгонял все это железо в бревна сруба с каким-то сосредоточенным остервенением. Инвентарь лежал кучей на чем-то вроде плетня установленного на козлах для пилки дров. Как только боеприпас заканчивался управляющий садился на поставленый на попа пиленый кругляк, выпивал налитый шкалик и замирал. Тимоха же шел к своеобразной мишени вытаскивать все смертоносные железки и нес их обратно к козлам, скидывая там в кучу. Потом Гаврила опять метал заготовленные снаряды в стенку, а Тимоха восседал на кругляке предварительно налив себе и Гавриле по новой порции. Судя по состоянию бревен и количества жидкости в бутыли, этим они занимались уже давненько.
Рядом с ними присутствовала еще одна личность. На таком же чурбачке неподвижно замер угрюмого вида набычившийся мужик. Здоровенный лосяра, весь в бороде и заплатах. Неухоженный какой-то, что несколько необычно для крестьян, которые 'себя блюли'. Ручища-лопаты грязны, лапти стоптаны. Ему не наливали.
- Ты, Бирюк, не молчи. Ты говори... - Тимоха только что сменил Гаврилу на чурбачке, а тот ушел метать железки, перед этим очень выразительно и молча оглядев мужика. Крестьянин под взглядом управляющего ежился, ощущая себя не в своей тарелке. С Тимохой же чувствовал себя посвободнее, опять принимая упрямое выражение на бородатой физиономии.
- Дык, эта... Они и не спрашивали. - Бирюк видимо продолжил начатый раньше разговор. - Пришли... Мне в морду дали... Их старший посулил башку срубить, ежели не покормлю...
- Что ж они, тебе и за постой не заплатили? А? В разор ввели, стало быть. - Тимоха вроде как участливо глянул на крестьянина.
- Заплатили, маленько. Чего уж.Так курей поели, поросенка опять же...
- И сколько же они тебе дали, Бирюк?
- Сколь не дали - все мое... - еще больше набычился хуторянин.
- Башка твоя еловая. Ты бы из своего хутора хоть раз в седмицу вылезал. Чай знаешь, что постояльцы твои усадьбу барскую спалили? А мы в ту усадьбу всем миром труда вложили...Эх! Да и Гаврила Силантьич еще, сколь старались. Не знал, что ль? А ты их кормил да привечал. Стало быть, и ты - тать. Вот как выходит...
- Не... Я не тать. Кормил - это да. А про их дела ни сном, ни духом. Вот те крест, Тимофей Лукич.
- И молчать, небось, велели? - Так же сочувственно покачал головой Тимоха. Но вот глаза старосты смотрели зло.
- Дык эта... Велели... Так кто ж знал, что они усадьбу палить будут. - Детина понимал, что вляпался, но пытался как-то выкрутиться, кося под дурачка.
- Ну как знаешь. Я из тебя слова тянуть не стану. Я не вол, а ты не телега в грязи застрявшая. Мне говорить не желаешь, вот тебе, дорогой ты мой родич, наш господин управляющий. А уж Гаврила Силантьич спрашивать умеет не в пример мне. То, что ты еще не бит, так то моя перед ним заступа. Помню, что ты моей женке двоюродным брательником приходишься. Выходит, что я мог по-родственному, то сделал. Теперь не передо мною и миром ответ держать будешь, а перед своим законным барином в лице его управляющего, Гаврилы Селантьича. Так-то вот. - Тимоха встал, освобождая чурбачок для Гаврилы, и пошел вытаскивать из стены метательное железо.
Управляющий присел, вперив взгляд в хуторянина. Молча буровил того взглядом. Чарку не трогал. Бирюк сопел и молчал. Длилось это с полминуты.
Потом Гаврила ударил. Не сильно и как-то даже лениво. В горло.
Мужик чуть не вдвое крупнее моего управляющего рухнул на землю, хрипя и пытаясь втянуть в легкие хоть малую толику воздуха. Гаврила же, ухватив Бирюка за сальные патлы, потянул его к стене. Бедолага вынужден был на четвереньках двигаться за своим мучителем. Там управляющий, ловко накинув на шею мужика веревочную петлю, вздел его на ноги, второй же конец веревки перекинул через стропило и натянул. Хуторянин оказался в полу-повешенном состоянии прижатым к бревнам стены. Руками он попытался ослабить петлю на шее, но не тут-то было. Гаврила так же лениво ударил дважды в районе ключиц и руки мужика безвольно опустились вдоль туловища, а бородатое лицо перекосило гримасой боли.
Скомороший сын оставил страдальца у стены, а сам вернулся на свое место у козлов с наваленными на них железяками.
- Я тебя, Бирюк, увечить не буду.- Гаврила говорил тихим скучным голосом, покачивая в руке здоровенный нож-секатор, но хуторянина от этого голоса прошиб пот. - Ты сам себя изувечишь. А на мне греха не будет... Замри!
Вжик... Бум...
Между широко расставленных ног хуторянина в бревенчатую стену воткнулось полуметровое широкое лезвие. Как раз в непосредственной близости от... ну вы поняли. Железо конечно дрянное и заточка не ах, но дернуться теперь мужик просто не мог из опасения стать евнухом.
- Вот так и стой. А я тебя спрашивать буду... А ты мне отвечать... Будешь. - Гаврила говорил, разделяя слова, словно вколачивая их в голову допрашиваемого.
- Так скольким лошадям ты корму задавал? А? Быстро!
Вжик... Бум...
Нож вонзился в стену рядом с левой щекой Бирюка.
- Осьмнадцати...
- Во! А ты говорил, что их всего десяток народу было. Откуда тогда лишние кони? Врал, мил человек? А сие есть грех. Как тати своего атамана окликали!? Быстро!
Вжик... Бум...
Еще нож. У другой щеки.
- Щур, звали... Ой! Отпустите, все скажу как на духу!
- А ты не дергайся... Конечно скажешь, а как же... Раньше надо было думать. Пока тебя родич твой по добру спрашивал. - Голос у Гаврилы тягуч с неохотой так слова произносит.
Допрос с цирковым представлением. Легкая форма...
На месте Бирюка я бы не стал запираться. Когда Гаврила начинает вот так лениво тянуть слова - это опасно. Как-то пришлось поглядеть его методы допроса, до сих пор как вспомню - мурашки по коже.
Чего-то такое хуторянин уловил. Что значит, человек от земли, к природе близок, рос на биологически чистых продуктах... Звериную сущность, просыпающуюся в управляющем, разглядел на раз. И перепугался до мокрых порток. Впрочем, его можно понять.
От прямого физического воздействия Бирюка спасло только то, что он раскололся сразу, когда уяснил, что шутить тут с ним никто не будет и теперь буквально сыпал словами, описывая каждого визитера по отдельности их одежду, оружие и лошадей. Все что от них слышал случайно или подслушал тайком. Наблюдательный, однако, хуторянин. Да и железки, периодически вонзающиеся вокруг его тела, весьма стимулировали память.
Вот что выяснилось.
Наемники Фролина, числом пятнадцать человек, все верховые при двух вьючных лошадях, поселились на хуторе Бирюка дней десять тому. Не местные тати, все или из Вильно или его пригородов. Проговорились как-то про это при хозяине хутора. Все, кроме атамана, тот, судя по речи не из Вильно, сыпал московским акающим говорком. Мужик-хуторянин оказался жадным и за пару золотых монет укрыл у себя отряд, не доложив, как это положено, старосте. Жили три дня, видимо готовились к наезду. Разведка там, подготовка.
Хм. Что-то долговато. Ну - день, ну - два... А три - много. Ведь обнаружить могут.
Ну ладно, слушаем дальше.
Потом, на четвертый денечек, братва уехала палить усадьбу и назад на хутор не возвращалась. После пожара же Бирюк струхнул здорово и решил помалкивать о визитерах. Авось пронесет...
Не получилось. Вышли по следам лошадей на его хутор местные браконьеры, но не трогали до поры, а сегодня вечером взяли за шкирку и притащили на правеж к старосте. Все ж его родич. Тимоха дурака пожалел и не стал барину выдавать, но вот с управляющим проблемой поделился. Гаврила сперва настучал в бубен браконьерам и старосте за нерасторопность, коль уж браконьерствуете, то в лесу все видеть должны, а теперь вплотную занялся и хуторянином.
Ну, это надолго. А я замерз, да и нехорошо подглядывать за занятыми делом людьми. Пойду спать. Гаврила утром результат доложит.
Утром и доложил. Разбойнички свое дело сделали и смылись. Видели их люди уже далеченько от Горок. А те не особо и скрывались. Вот слух про них до нас и дошел. Но не всех видели, оказывается. От трех до пяти человек осталось где-то поблизости. Люди углядели, как уезжало то ли десяток, то ли дюжина, по-разному говорили. А было сколько? Верно, пятнадцать.
И уходили без вьючных лошадок. Куда пропали? И что делали тут три дня, кроме как разглядывали усадьбу? А еще, среди тех, что уходили, не было атамана. Уж больно у него личность колоритная, не заметить трудно. Громадный то ли лысый, то ли с бритой головой детина в черном кафтане и с пегой бородой в любой толпе бы выделялся.
Вопросики...
Да! Кто-то еще им помогает из местных женок, подкармливал кроме хуторянина, это Бирюк уже подслушал у своих постояльцев. Так что вполне могли где-то затаиться буквально под боком.
Тимоха с утра всем мужикам, бабам и особливо мальцам, эти самые глазастые, наказал выглядывать чужих. Что ж, дело хорошее, а то у меня на душе неспокойно как-то. Словно кто-то в меня сквозь прицел глядит. Неприятное чувство.
Поскольку мне в Горках пожить не выходит, то поедем мы в Смоленск. Тем более, при мне письмо от Кутузова для графа Васильева. Эту задачу никто не отменял.
Решено! Едем. Завтра с утра и в дорогу. Затрофеенное добро, по крайней мере, большую его часть и коляску оставляем здесь в Горках, а сами верхами быстро доберемся. Сегодня же следовало пообщаться с народом, отдать кое-какие распоряжения по хозяйству, решить вопрос с домом. Дел хватало.
А вот для души еще хочется проведать свою рыжую драгунскую кобылку Морету, что недавно, всего неделю как ожеребилась. Все ж казенная лошадь, хоть и взятая мною на полное содержание на год, но пока еще не выкупленная у казны. Выкуплю, конечно, надо только до части своей добраться. Жеребенок же принадлежал мне уже по закону.
Как я предполагал, Грач был у конюшни в небольшом огороженном загоне, обхаживая Морету и осматривая смешного длинноногого жеребеночка.
Я оперся на жерди огорожи. Грач подошел с другой стороны жердей и встал рядом.
- Ну, как он тебе? - Мой вопрос касался малыша. - Не попортили цыгане породу? Они к кобыле жеребца подводили. Конь тот чалой масти, добрых кровей, полковнику одному принадлежал, ныне уж покойному, Царство ему небесное.
- Не... - Покачал головой. - Ромэлы с лошадьми умеют. Добрый будет строевик. Сильный выйдет жеребчик, спокойный и храбрый. Самое дело для строя. Хоть под кирасира ставь, хоть в гвардию. Пока только это могу сказать. Вот гриву остригу, тогда больше скажу. - Грач блаженно улыбался, глядя на неуклюжие прыжки жеребеночка. Лицо его светилось полным счастьем. Редко я его таким видел.
Годовалых жеребят, которым в честь их первого юбилея по многовековой традиции остригают гривы, зовут стригунками. Тогда, как правило, и определяется дальнейшая судьба коня по уже видным признакам стати. Но этому крохе еще надо расти и расти.
Морета вдруг вскинула голову и тревожно затанцевала на месте, загораживая собой жеребеночка. Морда ее, повернутая в сторону близких кустов лещины и уши вставшие 'стрелочкой' выражали такую лошадиную тревогу, что даже я понял. Грач же понял много больше и чуть быстрее, уж он-то в лошадиных повадках знался лучше моего.
Я уже потом сообразил.
Коли боевая лошадь так волнуется, значит, где-то рядом щелкнул взведенный кремневый замок и сейчас грянет грохот ружья. Человек щелчок не услышит, а вот лошадь...
- Бойся! - Драгун пихнул меня, сбивая с ног, и в этот же момент громко щелкнул выстрел.
Звук штуцера специфичный, ни с чем не перепутаешь. Грач зашатался и рухнул навзничь, головою в сторону кустистых зарослей, над которыми вспухло пороховое облачко. Я откатился за лежащую в паре метров от меня выдолбленную колоду, которую, видимо, использовали когда-то как поилку, но сейчас она мне послужила защитой. И тот час грохнул еще выстрел, из колоды брызнули щепки. Рука уже рвала пуговицы на мундире, пытаясь пролезть в потайной карман, где хранился тотошка.
Третий выстрел.
Вжикнуло у уха. Промазали, гады.
Три штуцера. Как минимум - три человека, а у меня восемь патронов. Первый - в ствол.
- К стрельбе готов! - Ору, подбадривая себя голосом. Повоюем, я цель кусачая...
Броском к следующему укрытию. Вкопанному в землю толстенному столбу метра два с половиной в высоту. За ним пули не достанут.
И зачем тут этот столб врыли? Все-таки я в сельском хозяйстве ни ухом, ни рылом... Блин, оно тебе сейчас надо?
Еще выстрел. Не штуцер. Из ружья бахнуло. И тотчас следом, почти слившись, еще один, несколько потише. Вроде как пистолет.
Мазилы. Даже звука пули не услышал.
- Гойда!!! Бей!
Из кустов вывалились люди. Четверо. В руках сабли. У двоих еще и пистоли. Впереди всех лысый здоровяк с пегой бородой. Атаман Щур.
И действительно есть в близко посаженных глазах этого типа что-то крысиное. Здоровенный лысый крыс...
Им до меня метров тридцать пять.
- Упражнение - ростовая мишень! - Ствол вверх. Готов?
А-то!
Ближе, мальчики... Еще ближе...
Двадцать метров, и до кустов столько же. Теперь не уйдут. Годиться...
- Огонь!
Выскакиваю из-за столба. ТТ зажат в двух руках, как в кино про гангстеров и полицейских. Удобно...
Два выстрела в секунду.