- Лиры нет - возьмите бубен!
Итак. Немного предисловия...
Пальцы сами ложатся на черно-белую дорожку клавиш и пробуют..., нет, уже летят по собственной воле в импровизации из обрывков мелодий и тем, вторя моему голосу.
- Представьте пани и панове...
Ведь Господь наделил нас даром воображения.
Старинные времена.
Времена великих Королей и не менее великих Шутов. И среди них, шут - величайший из известных. Позвольте представить.
Гамлет. Принц датский...
Тихая мелодия, раздумье в музыке и такое же в тоне голоса. Начнем...
Не знать бы мне, с какой сорвусь струны,
Земную жизнь пройдя за середину,
Не спутать роль с преданьем старины
И шепот Музы - с песнями Эриний.
Быть иль не быть? Кто зеркало унес? -
Мы сквозь него так быстро пробегаем,
Что сам собой решается вопрос,
И псы луну выкатывают лаем.
Крепнет музыка. Да это не менуэт, и даже не галоп... Ах, рояльчик ты, эпохи рококо. Как же тяжело тебе вытаскивать трагические ноты эпохи иной. Но ты справляешься, родной, и с чеканным стихом Мирзаяна и с оживлением наяву гамлетовского образа в черном свитере таганковского лицедея.
Мир - слушай! А не хочешь - убирайся в тартар.
Сейчас и здесь моя Таганка...
Где мы сейчас? Уже не разглядишь,
Куда наш парус призраки задули...
Ревела буря, гром, шумел камыш,
Рыдала мышь и все деревья гнулись.
Теперь кругом - великая стена
И снег идет в холодном нашем храме,
И тишина - ты слышишь? - тишина
На много миль звенит под куполами...
Звенит мелодия. Моя. Созданная в этот миг и тут же обращаемая в музыку.
Шута хотели - вот вам шут. Не напугайтесь только...
Но нет, нигде нам не открылась дверь,
Хотя мы шли, сворачивая горы,
И чтоб от нас не скрылась наша цель,
Мы даже на ночь не снимали шоры.
Всегда к тебе, пленившая заря!
Кого твой луч не ослепил - за нами!..
Ударим в щит, и Дания моя
Пошлет данайцев с братскими дарами.
Тональность изменяется. Это уже не я говорю, а кто-то другой через меня поет хриплым голосом раздирающим душу в клочья. Вы этого не видели, не знали.
Я видел...
Знаю, что я лишь бледная тень великого поэта, но как могу... На сколько хватит сил...
Неправда, нет! Лишь музыка права.
За то, что ей одной служил упорно,
С таких глубин открыла мне слова,
Что наверху они мне рвали горло.
Все канет в нем: и говор наших лир,
И всей Европы призраки и вещи.
Я за тобой! На скандинавский мир
Одним безумьем больше или меньше...
Форте! Еще форте! Срываю голос, ну и черт с ним... Допою... на краю...
Я вижу всех, кто выйдет эту роль
Сыграть всерьез, того еще не зная,
Что их судьбу и злую нашу боль
Одним безумьем я соединяю.
Вот гул затих. Я вышел на помост,
И мне в слезах внимают фарисеи.
И свет софитов бьет меня насквозь,
И от него вокруг еще темнее.
Да, я хотел сказать: "Остановись,
Покуда сам не ощутил всей кожей,
Как дорога, как дорога нам жизнь!.." -
Когда открыл, что истина - дороже,
Что каждый шаг записан, как строка,
Где небеса свои расставят знаки:
Там высоко натянута струна
И предо мной - великий лист бумаги...
И снова тихо. Мелодия-раздумье, с которой и начал.
Глухая ночь течет за край листа.
Святые спят. Пустыни внемлют Богу.
Над головой колеблется звезда.
И я один вступаю на дорогу.
Рояль смолк. В зале - тишина. Я пуст, как выпитый кувшин. Такого просто не повторю, не сумею больше. Все. Выложился по полной, ведь ни разу не актер...
Но сцену надо доиграть.
- Шут или принц, панове..., а нужны ли разговоры? - Я оборачиваюсь к зрителям.
- Весь мир божественный театр, а все мы люди - лишь актеры.
М-да. Наверное, не стоило так-то... Мирзаян был непрост в восприятии и в мое время, а уж тут... Может, не надо было? Как-то оно само пошло, а я не стал сдерживаться. Зря? Или нет?
Они молчат. Все - ни слова.
С ума сойти... Чего-то я вытворил...
А они...?
Они поняли. Честно... Не ожидал...
Если не стих, то эмоции точно поняли. Вернее их накрыло ими, как волною в шторм. Неуправляемо.
У дам слезы в глазах, веера нервно сжаты пальчиками, лица шляхтичей бледны, сжатые до белых костяшек кулаки.
Конечно, они не поняли всех слов, да и русский у них не в почете. Но мой ответ на вызов их ошеломил. Трагедия шута...
Не ожидали?
А ведь хотели надо мной повеселиться, навязав мне роль Петрушки. Какой простор, для панского остроумия! Ведь я едва ли смог бы отшутится от двух острословов-Тодеушей, на кокой-то поступочек меня бы наверняка спровоцировали. Затейники... А тут, облом. Желанье устроить камеди-клаб за мой счет у них пропало напрочь.
И Анна...
Глаза на пол лица, а в них огненный шторм пожара высшей степени опасности. Стихия...
Да что ж вы эмоциональные-то все такие? Отомри!
- Браво... - шепотом женский голос.
- Браво!!! - а это что, овации...? Их ведь меньше десятка народа. Откуда столько шума?
Блин. Как бы смыться на воздух. Душновато что-то...
Скажу вам, ребята, тяжел хлеб лицедея. Лучше уж в каменоломнях. Не... Не мое это. На сцене надо уметь душу дозировать, а то и сгореть недолго. А я не обучен.
Вечер продолжился, но атмосфера вокруг меня изменилась. Враждебность не то чтобы исчезла совсем, но как-то отодвинулась, словно в растерянности.
И славно!
Дамы и кавалеры затевали еще какие-то развлечения, но я в них участия не принимал, да и у них чего-то не ладилось. Анна, хоть и исполняла роль хозяйки вечера, но тоже не слишком-то развлекалась. Просто сидела за роялем и наигрывала тихонечко какую-то мелодию создавая некий музыкальный фон в зале.
Испортил я ребятам развлекуху. И вечер хозяйке подпортил... Но - ничего. Она поймет. Ведь все могло быть хуже. И гораздо.
Я уже вижу в них врагов, я уже на поле боя. Я знаю будущее.
А со стороны это выглядит - 'вы полный псих мосье Горский'. Именно так и будут завтра говорить. Ну и флаг им в руки. Мнение врага мне не интересно
Свечи догорели до последней четверти. Вот и заканчивается вечер. Пора и честь знать. Ночь за окном.
Чем сходны все влюбленные?
Они нетерпеливы...
Вот не спалось мне этой ночью. Не помог даже стакан коньяку, который я маханул в своей комнате на совковый манер - залпом. Колотило нервное напряжение швыряя меня по ощущениям то в Арктику то на экватор.
Анна рядом, а я не должен к ней даже прикоснуться, поцеловать и пожелать спокойной ночи? А, гори оно все огнем, а все условности пусть сгинут в бездне. Не могу без нее...
Не сейчас. Не сегодня.
Я год шел к ней. Год..., трах-тибидох и тибидохом сверху! Сим-салабим и все волшебные слова русской речи!
Баста!
Ведь сейчас меня от нее отделяет не тысяча верст, а всего лишь темный коридор.
Ночь кругом, меня никто и не увидит... Она ведь совсем близко.
Вперед, Серега!
А, была, не была...
Темень, хоть глаз коли. Паркет чуть поскрипывает под моей ногой. Ничего. Дорогу я найду и с закрытыми глазами. Чу! Отсвет темноты, хоть как темнота может отсвечивать? Движенье портьеры от сквозняка, или...? Запах духов. Так пахнут... Анна? Почему ты здесь? А вот как бы вы сами себя почувствовали, если бы под сенью тьмы отправились к своей любимой тайком от всех, а в пустом дверном проеме ее комнаты столкнулись именно с нею? Невозможно же... Но, видимо, возможно. Так и происходит со времен Адама. Обыкновенно, как день и ночь, как сама жизнь. Просто моя женщина ждала меня...
И кто сказал, что чей-то запрет может стать нам помехой? Уж скорее наоборот.
С моей стороны это была в какой-то мере бравада и самоутверждение порожденное страстью, а вот со стороны Анна - поступок, или вернее Поступок.
Боже! Каким же нежными и осторожными вдруг стали мои руки. Они подхватили испуганно вскрикнувшую и сжавшуюся в темноте фигурку.
Моя смелая и безрассудная, как же ты...? Сколько простояла здесь?
- Моя...
И как эхо...
- Никому не отдам. Мой. Навеки... Kocham cię.
И была ночь.
И было утро.
И был серьезный, хоть и короткий разговор с Зигмундом Мирским.
Я держал ответ за свой ночной поступок. Ни минуты не сомневался, что о нем тут же станет известно князю.
Всегда думал, что легенда о том, что мужчины ставили свою жизнь за ночь проведенную с царицей Клеопатрой в залог - всего лишь легенда. Теперь так не думаю. Я действительно мог отдать сейчас жизнь, потому, что оно того стоило. Мог...
Но не отдам. Фиг вам, индейская изба!
Зубами вырву, выдеру у судьбы еще не одну такую ночь и не одно такое утро, которое осветилось улыбкой любимой раньше, чем солнечным светом.
Я, Сергей Горский, заявляю свои единоличные права на эту женщину!
... И пока смерть не разлучит нас. Аминь.
А кто имеет что сказать против - скажи сейчас, и сразу ховайсь. Пришибу. Так, что лучше молчи.
Не в ваших силах это, князь, уже - не в ваших, нас разделить. Мы, наконец, стали целым существом, каждый обрел утерянную во вселенной половину.
Да. Я уеду.
Да. На мне ваш гнев.
Да. Я все понимаю.
Да. Нарушил...
Хм. А вот кабы не нарушил...?
Вы сами-то князь, меня после этого уважали бы? Так бы и остался вовеки, мальчишкой в ваших глазах, да и в своих тоже. Будь вы на моем месте, как бы поступили? Кто говорил - любить, значит гореть? Вот я и горю, и плевать, что не титулован, мой род не менее древний чем ваш, а то и более. Так что мне ваш запрет до... уж простите.
Хорошо. Не появлюсь.
Согласен. Время решит.
Ладно. Не взыщу.
Конечно. Давно готов.
Нет. Не боюсь.
Нет. Не отступлю.
Как скажете. Немедленно, значит - немедленно.
Не позволяют поговорить? Что ж... Досадно, но у нас вся жизнь еще впереди - наговоримся.
Прощайте князь.
Все равно она вас любит, а я всегда буду почитать вас как человека, который вступился за мою любимую в трудный для нее час.
- Гаврила! Запрягай!
И снова дождь и размокшая колея.
Мы не спешим. Кони в запряжке идут мерным шагом. Дорога раскисла, и мне совсем не хотелось умучивать без нужды пару. Все-таки коляска с перегрузом. Трофей вышагивает в поводу за экипажем, заседланный и готовый принять в седло всадника. Пистолеты в кобурах при седле наготове, ТТ - под рукой, Дель Рей - у бока. Пара взятых с бою на Дунае отделанных серебром турецких тромблонов, этаких два пистолета-переростка или ружья-недомерка, заряженные добрым картечным зарядом, уложены у бортов коляски. Укрыты от дождя и не на виду. В ближнем бою вещь практичная и страшная по своим поражающим свойствам, а потому держим их в секрете, как туза в рукаве.
Я не напрасно так подробно об имеющихся у нас стрелялках. Каждый лишний готовый к выстрелу ствол - дополнительный шанс выжить. Здесь нет АК со сменными магазинами, совершенно иная тактика войны и иное отношение к оружию. Бой чаще всего ведут практически лицом к лицу. Как мне не хватает сейчас моей старой пехотной винтовки. С нею за сто шагов, а то и вдвое дальше, был бы спокоен. А так, придется как всем в это время - двадцать, тридцать шагов. До клинковой сшибки успеть перезарядиться шансов нет.
Грач верхом на сто метров позади коляски, а фельдфебель на такой же дистанции впереди. Вооружены по максимуму, с 'карамультуками' наготове в руках, их мы тоже переделали под капсюль, так что сырости они не боятся. Я был не склонен легкомысленно относиться к сказанным свистящим шепотом угрозам, которые сегодня утром услышал из уст князя. Уж лучше бы орал.
Отпустить-то отпустил, а дальше...? Кто знает, что ему в голову шибанет, какая блажь? Правда, мелькнуло у него сожаление, что у меня де покровители есть, а иначе я бы из маетка не ушел на своих ногах. Дед, наверняка, знает обо мне больше, чем говорит.
В шум леса вплелся перестук копыт. Справа виднеется тропка, вроде оттуда звук. Галопом кто-то...
Подтягиваю тромблон поудобнее.
Ну вот, кажется, начинается.
Трофей повернул голову и призывно заржал. В ответ ему откликнулось звонкое ответное приветствие.
Хюррем... Ее голос.
А ведь по моему приказу она была оставлена в конюшне, как прощальный подарок для Анны.
Вот и кобылка. Вынырнула из-за мокрых еловых лап, сбив с них небольшой водопад капель. А наездником на ней оказалась..., амазонка.
Ядвига, бедная шляхтянка, которая нашла приют в доме моей любимой и стала не просто компаньонкай, но именно подругой. Я не видел ее за весь вчерашний день ни разу и даже не вспомнил, что такая есть. Видно хоронилась где-то в доме. А ведь в прошлую нашу встречу, какую мне отповедь устроила! Огонь-девка.
Улыбается и машет рукою успокаивающе. Значит, не с бедою. Слава Богу.
- Пан СергИй, проше пана...
Всадница одета на мужской манер, сидит в седле как влитая, по-казачьи. Волосы скрыты под куньей шапкой, лишь челка выбилась наружу. Лицо раскраснелось от скачки, в глазах - мальчишеский задор. Вот это ей к лицу. Не то, что скромное серенькое платьице. Явно, девица в лесу себя чувствует комфортней, чем в доме в роли приживалки. Польский вариант Артемиды, чесслово, вернее литвинский.
Уверенно держит повод. Правит лошадью мягко, на зависть опытным наездникам. Славная амазонка! И куда только мужики смотрят?
Ага, а вот и есть один. Смотрит прямо на нее. Во все глаза и приоткрыв рот.
Грач, але, ты на посту... Отставить!
Заметил мой строгий командирский взгляд. Смутился. Перехватил поудобнее ружье. Эй, парень, молодая она для тебя. Впрочем...
Интересно... Любовь - это заразно?
- Что, Ядвига? Что-то с пани Анной? - Я перехожу на польский язык. Девушка с трудом говорит на русском, хоть и старается.