Приезд жены совпал с ещё одним знакомством Есенина, которое неспешно перерастёт в роман.
Снова брюнетка, снова дочь богоизбранного народа. Вздёрнутый носик, волоокая, маленькое личикоНадя Вольпин, двадцатилетняя поэтесса. Отецпереводчик и юрист, матьпреподавательница музыки. Получила прекрасное еврейское образование, читала на иврите Ветхий Завет, Пятикнижие, Книгу Царств, свободно владела несколькими языками.
В тот момент училась в поэтической студии, периодически выступала; однажды её слушал Андрей Белыйи очень хвалил.
Признаем: поэтический дар Вольпин был больше, чем у Эйгес.
Знакомство случилось в первую неделю ноября. Надя с приятелями зашла в «Кафе поэтов» послушать стихи; Есенин тоже был указан в программе, но выступать не собирался: вписали в афишу без его ведома.
Так и Пушкина можно было внести, ругался Есенин, сидя за своим столиком.
То, что он именно про Пушкина сказал, а не про любого из современников, было, конечно, не случайно: никого иного вровень с собой он не стал бы называть.
Надя, услышав это, подошла сама:
Прошу вас от имени своих друзей Есенин поднял глазаи от себя. Мы вас никогда не слышали, а читаем. Знаем наизусть.
Для васс удовольствием, улыбнулся Есенин и пошёл на сцену своей лёгкой походкой. Он её видел неделей раньше в «Кафе поэтов» и запомнил. Вольпин выступала, Есенин с Мариенгофом сидели в зале и залюбовались
Отправляясь на сцену, он уже знал, для кого будет читать.
Чтобы выстрелить сразу в десятку, начал с «Иорданской голубицы», а следом прочёл «Песнь о собаке»гениальные стихи свои, от которых потом Горький будет плакатьда если бы только он.
Но закрутилось с Надей всё далеко не сразу.
В ноябре вообще оказалось не до неё.
Дело не только в тягостной неразберихе с Райх и тем более не в Кате Эйгес.
Через пару дней арестовали Вадима Шершеневича.
* * *
Сказалась близость Шершеневича с анархистами.
Осенью 1919-го анархисты вступили в противостояние с большевиками.
Началось всё со взрыва 25 сентября в здании Московского комитета РКП (б) в Леонтьевском переулкебыли убиты 12 человек, 55 пострадали, среди них Николай Бухарин, раненный в руку. Анархисты надеялись убить Ленина, который должен был там появиться.
Среди анархистов начались аресты. В ноябре большевики разгромили их подмосковную базу в Краскове.
Вадим Шершеневич, постоянный автор анархистских изданий, естественным образом попал в сферу внимания чекистов. Его взяли прямо в «Кафе поэтов».
Провели обыск в помещении Всероссийского союза поэтов, который Шершеневич возглавлял, и в его квартире, изъяв всю переписку. В ордере на арест было указание конфисковать у него оружие, которого, к счастью, не обнаружилось.
Неизвестно, присутствовал ли Есенин при аресте; в любом случае спустя час-другой он об этом узнал.
Куда было бежать, кому жаловаться?
Блюмкин и Устинов уехали.
Шапочное знакомство Есенина и Мариенгофа с Каменевым и Бухариным значило крайне мало, тем более что идти к раненному при взрыве Бухарину и просить за арестованного анархиста Шершеневича было бы как минимум странно.
Оставались нарком просвещения Луначарский и член ВЦИК, работник Центропечати Борис Малкин, у которого они, используя молодую поэтическую обходительность, выбивали то бумагу, то административную помощь.
Но это никак не Дзержинский. Жаль, что не Дзержинский.
Шершеневич уже давал показания: да, сотрудничал, в анархистских изданиях; да, написал для них ещё в июле несколько стихов, но был лоялен к большевистской власти, а к политике вообще непричастенспросите сами у Блюмкина, Малкина и Луначарского.
Проблема, однако, заключалась в том, что Шершеневич слишком давно и хорошо знал деятеля и теоретика анархистского движения Алексея Борового, переписывался с ним с 1915 года и чекисты об этом уже были осведомлены.
И в анархистских изданиях публиковал он не только стихи, но и статьи, вполне антибольшевистского характера.
И в организации июньского съезда анархистской молодёжи принимал деятельное участиесъезд разогнали большевики; Шершеневича ещё тогда могли арестовать, но в тот раз руки не дошли.
Надежда Шершеневича на то, что всё скоро выяснится и его освободят, оказалась тщетной: следователь (женщина!) Н. А. Рославец выпускать его явно не собиралась.
Жена Шершеневича действовала куда активнее Есенина и Мариенгофа. Она стремительно нашла мужу двух поручителейзаместителя комиссара Военно-морской инспекции при Реввоенсовете Даниила Будневича и московского коммуниста Абрама Гринфельдаи переправила оба ходатайства Каменеву, занимавшему тогда должность председателя Моссовета.
На Каменева они не подействовали, и хода им он не дал.
Подействовали другие поручительства (и здесь почти наверняка приложили усилия Сергей с Анатолием) члена редакционной коллегии литературно-издательского отдела политуправления Реввоенсовета Республики поэта Михаила Герасимова и комиссара Московского сектора войск внутренней охраны поэта Григория Санникова.
14 ноября, не прекратив дела, Шершеневича выпустилиточнее, «передали на поруки» Герасимову и Санникову.
В мемуарах Шершеневич напишет, что за него ходатайствовал Блюмкин, но ничего подобного быть не могло: Яков работал тогда в белогвардейском тылу.
Интересно, что дело Шершеневича так никогда и не закроют, но и расследование не продолжат.
Шершеневич с тех пор стал устойчиво лоялен.
Он всё понялотныне и до скончания своего века.
Понял ли что-то Есенин?
Безусловно, тоже кое о чём догадался.
Не проронив ни слова, он прекратил контакты и с левоэсеровской средой, и с анархистской. Ни одного прямого антибольшевистского высказывания, что бы ни происходило, Есенин себе не позволялза исключением нескольких строф в написанной тогда, осенью 1919-го, «маленькой поэме» «Кобыльи корабли», которые ещё надо было суметь расшифровать.
«Видно, в смех над самим собой / Пел я песнь о чудесной гостье», признаётся там Есенин.
Не просунет когтей лазурь
Из пургового кашля-смрада;
Облетает под ржанье бурь
Черепов златохвойный сад.
Слышите ль? Слышите ль звонкий стук?
Это грабли зари по пущам.
Вёслами отрубленных рук
Вы гребётесь в страну грядущего
Георгий Устинов, умный большевик, первым догадался: это он нам, вершителям революции, говорит, что в будущее мы гребём «вёслами отрубленных рук».
В поэме прямого обращения, конечно же, нет, и нужно обладать неплохим поэтическим глазомером, чтобы это различить.
«Ржанье бурь»ещё одна метафора хаоса, принесённого революцией.
Понимая, что означает «ржущая буря», несложно догадаться, что за черепа облетают в создавшейся круговерти.
Здесь, впрочем, мы оступаемся в буквалистику, что в случае поэзии противопоказано.
Книжка «Кобыльи корабли» без приключений вышла с отличными иллюстрациями Георгия Якулова и открыто продавалась.
Не менее важно, что написание Есениным этой поэмы вполне органично сочеталось с чтением с эстрады «Иорданской голубицы» и «Инонии» и публикацией в подготовленном им тогда же совместном сборнике «Конница бурь» самой революционной его поэмы «Небесный барабанщик».
Очарование и разочарование не обязательно сменяют друг друга, но иной раз могут существовать одновременно.
Под финал 1919 года Есенин и Шершеневич задумали опубликовать совместный сборник «Всё, чем каемся».
Красивое названиесразу и не поймёшь, в чём дело.
На обложке они собирались начертать аббревиатуру названия: «ВЧК», что содержало прямой намёк на известную тогда всякому советскому и тем более антисоветскому гражданину Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
В последний момент Есенин от рискованной затеи отказался.
Зато Шершеневичнет; в итоге его снова вызвали в ВЧК.
Обложку пришлось уничтожить.
* * *
В декабре Есенин окончательно расстался с Райх.
Скорее всего, просьба Есенина к Мариенгофу сообщить Зинаиде, что у него есть женщина, относится к этому времени.
Говоря про женщину, Есенин не слишком обманывал: он продолжал встречаться с Эйгес.