Несколько лет спустя его в очередной раз спросили:
А зачем так-то, не перебор ли?
Ответил, улыбаясь:
Церковь тогда развела контрреволюциюи, значит, получила по заслугам
Выбор между казённой Церковью и революцией Есенин, безусловно, делал в пользу второй.
На фасаде Страстного осталось большое грязное пятно. Потом его закрасили.
Зинаида Райх, пробыв в Москве чуть более месяца и поняв, что столичная жизнь никак не складывается, собралась с дочерью обратно в Орёл.
Шершеневич, у которого она жила, в мемуарах честно признаётся, что не помнит даже, был ли Есенин у него дома хоть раз после возвращения компании с Украины. Отметил только, что с женой Есенин общался «недружелюбно».
Все это видели и были смущены: красавица, молодая мать, обожает его, а он так.
Тем не менее они всё-таки виделись: в последних числах маяначале июня Райх снова забеременела.
Есенин сообщил жене, что содержать их сейчас не в состоянии, но как только заработает, вышлет деньги на дорогу, и они с дочкой вернутся.
* * *
В мемуарах Мариенгофа история описывается чуть иначе. Якобы Есенин попросил его сообщить Райх, что у него другая женщина.
Здесь ошибка мемуаристачто-то подобное случилось позже. Достаточно сказать, что спустя всего две недели после отъезда жены Есенин отправил ей в Орёл две тысячи рублей.
Ещё день спустя он телеграфировал: «Зина! Я послал тебе вчера 2000 руб. Как получишь, приезжай в Москву»
Там же сообщил, что накопил для неё ещё десять тысяч.
Деньги по тем временам не ахти какие: коробка спичек стоила 75 рублей, пара лаптей100 рублей, одна свеча500 рублей; месячный прожиточный минимум составлял 15 тысяч.
Строить серьёзные планы при таких доходах было крайне затруднительно, и Есенин об этом догадывался.
Сложно вновь не заметить эту, почти рабочую, сухость в обращении: «Зина!»с товарищами был куда ласковее. И «приезжай» вместо «приезжайте»то есть дочь он намеревался держать у родителей жены, пока не подрастёт. И с женой-то непонятно что делать.
Тем не менее тем летом речь о разводе ещё не шла.
Пока Зина в Орле размышляла, когда ей возвращаться к мужу, ждёт он её или нет, брать с собой дочку или достаточно того ребёнка, что в животе, имажинисты вдохновенно развлекались.
Выступали с завидной периодичностью, нахраписто. Как не сходить на вечер, который, скажем, именуется «Четыре слона имажинизма: Есенин, Мариенгоф, Кусиков и Шершеневич»?
Имажинисты сделают несколько знаменитых совместных фотографийтогда это было целое событие.
Снимал их знаменитый фотограф Николай Свищов-Паола.
На первом снимке запечатлены Есенин и Мариенгоф, на второмЕсенин, Мариенгоф и Кусиков, на третьемЕсенин, Мариенгоф, Кусиков и Шершеневич. Все красивы, полны сил, счастливы. Одеты с иголочки, с тросточками, холёныеэто в Москве-то, где на улицах лошади дохнут, дома не освещаются и трамваи не ходят.
У Есенина ещё никогда не было таких задорных, жизнелюбивых снимков: на фото в суриковской типографии он выглядел слишком манерно, на военныхчуть отрешённо: «что я тут всё-таки делаю?»; с Клюевым вечно держал «подобающее» выражение лица. А тут вдруг явился самим собойюношей с распахнутыми глазами. Истинный поэт среди других поэтов!
В те дни имажинисты совершили следующую, уже локальную акцию: раскрасили стены «Кафе поэтов» на Тверской. Нарисовали большой прямоугольник, символизирующий надгробную плиту, сверху крест, а под плитой начертали четыре имени: Брюсов, Бальмонт, Маяковский, Каменскийглавные конкуренты имажинистов из москвичей, два старейших символиста и два виднейших футуриста. Брюсов и Каменский к тому же ранее возглавляли Всероссийский союз поэтов, которым теперь руководил Шершеневич, что в очередной раз продемонстрировало, кто здесь хозяева.
В начале июля Есенин и Мариенгоф съездили в Петроградприсмотреться, прогуляться; угодили под сильнейшие июльские дожди.
В надежде спасти знаменитый пробор Мариенгофа и золотые кудри Есенина побежали по магазинам в поисках шляп; но головные уборы отсутствовали, лишь в одном месте им предложили цилиндры.
Обрадовались несказаннои в этих цилиндрах отправились гулять дальше.
Высокому Мариенгофу с его длинным лицом цилиндр очень шёл, а невысокому Есенину с круглой физиономиейсовсем нет.
Но Есенин всё равно был счастлив: он очень хотел походить на Пушкина.
Зашли на работу к Блоку, но разговора не получилось. Блок был уставшим и равнодушным и даже не отметил их визит в дневнике. Кажется, Мариенгоф в связи с этим затаил обиду.
Следующее путешествие Сергея и Анатолия было в Пензуна этот раз в салон-вагоне Колобова. Мариенгофу хотелось показать Есенину места, где ему, молодому пензенскому поэту, пришла мысль о создании имажинистской группы. Гостили у сестры Анатолия Руфины Борисовны. По имени её Есенин мог догадаться, что другвовсе не потомок немецких баронов. Выступлений в Пензе не делали. В том же салон-вагоне вернулись в Москву.
Их новым московским знакомым стал Яков Блюмкинвлюблённый в поэзию, амбициозный молодой человек, на пять лет моложе Есенина, сотрудник политуправления Реввоенсовета Республики. В годы Гражданской войны Блюмкин успел побывать командиром отряда Особой революционной Одесской армии, экспроприатором (организовал ограбление банка в Славянске, неподалёку от Донецка), занимал в ВЧК должность начальника отделения по борьбе с международным шпионажем и, самое известное, участвовал в убийстве немецкого посла Мирбаха с целью сорвать подписание Брестского мира. Затем скрывался от большевиков на Украине, где готовил покушение на гетмана Скоропадского, был в плену у петлюровцев, в конце концов попал в Киевскую губчека, был прощён большевиками, а эсерами заочно приговорён к ликвидации, пережил в Киеве три эсеровских покушения, получил ранение в голову и теперь объявился в Москве.
Характерно, что не поэтов тянуло к Блюмкину, прожившему к девятнадцати годам сногсшибательную жизнь, а напротивего к ним.
Есенин и Мариенгоф относились к Блюмкину чуть иронически, но в какой-то мере знакомство с ним всё-таки льстилобольше никто из числа известных большевистских деятелей с ними не дружил.
Блюмкин, напуганный недавними покушениями, всякий вечер просил своих приятелей-имажинистов провожать его из «Кафе поэтов», где он засиживался до самого закрытия, до «Метрополя», где он жил.
Расчёт его был прост: не будут же эсеры, отлично знавшие Есенина и, наверное, слышавшие о Мариенгофе, из-за одного Блюмкина убивать всех троих!
Не зная, как ещё отблагодарить новых, таких заботливых, приятелей, Блюмкин, не без желания произвести впечатление, предложил им посмотреть на расстрелы контрреволюционеров.
Поэты отказались.
Впрочем, Блюмкин, служивший в политуправлении, никакого отношения к работе карательных органов не имел и, вполне возможно, просто бахвалился. Он вообще был невоздержан на язык.
Есенин, однако, в подпитии предложил какой-то барышне то же самое: а хочешь расстрелы посмотреть? Блюмкин нам мигом устроит.
Барышня, естественно, тоже отказалась. Но кто-то услышали поползла глупая сплетня, что Есенин из любопытства ходит смотреть на расстрелы. Чем чудовищнее слух, тем охотнее в него верят.
В том же июле Есенин и Мариенгоф сняли себе квартиру по адресу: Богословский переулок, дом 3.
* * *
К лету 1919 года Всероссийский союз поэтов фактически сталс председателем Шершеневичем и членами президиума Есениным и Мариенгофомуправляться имажинистами.
Имажинисты по большей части отстаивали свои интересы, выпускали одну за другой собственные книжки, устраивали только собственные концерты и всех остальных не то что за коллег, но даже за конкурентов не считали.
В союзе собралась оппозиция и настояла на проведении общего собрания; по факту был задуман переворот, чтобы имажинистов, наконец, сбросить.
24 августа на Тверской, дом 18, было нервно и шумно. Шершеневича обвинили в диктаторских замашках, но имажинисты держались спокойно.
Невозмутимый Шершеневич доложил о проделанной работе; переголосовалии что же?
Шершеневич сохранил за собой должность председателя Всероссийского союза поэтов (шестьюдесятью шестью голосами), Есенин был избран в президиум (тридцатью шестью голосами), Мариенгофда, вылетел за свою баронскую спесивость; зато вместо него появился Кусиков (58 голосов). Более того, кандидатом в члены президиума избрали Ивана Грузинова (30 голосов).